Мы продолжаем знакомить читателей портала Tiflo.info с очерками Виктора Александровича Глебова, которые были впервые опубликованы по Брайлю в журнале «Советский школьник». Главным редактором этого журнала был Виктор Глебов. Сегодня – очерк «Не стареют школы» к 100-летию Московской школы для слепых детей. Школа была основана лютеранским пастором Генрихом Генриховичем фон Дикгофом в 1882 году.
Виктор Глебов потерял зрение в ноябре 1936 года в шесть лет. Через год его привезли в Москву в школу, где мальчик проучился три года до того, как школа в военные годы была эвакуирована в г. Мензелинск, в Татарию. Эти два года Виктор Глебов проучился в Болшевской школе в Подмосковье, а после победы вернулся в московскую школу. Её он и окончил с отличием в 1951 году.
Учителя, которых он с благодарностью называет – классики тифлопедагогики, каждому из которых можно было бы посвятить отдельное исследование.
Леонтий (Лев) Болеславович Самбикин (1904 – 1970) – основатель системы физического воспитания слепых, автор книги «Игры для слепых детей» Заслуженный учитель школы РСФСР.
Дмитрий Иванович Зоричев (1891 – 1960) – автор первых советских рельефных географических карт и глобусов для слепых, Заслуженный учитель школы РСФСР. Автор ряда методических работ по обучению слепых арифметике, географии, иностранному языку. При его участии разработана система английской транскрипции для слепых.
Мария Ивановна Ксенофонтова (1898 – 1988) – учительница русского языка и литературы в Московской школе для слепых детей с 1934 года. В годы Великой Отечественной войны Мария Ивановна работала учителем, а затем методистом-консультантом по обучению военно-ослепших системе шрифта Брайля. Она организовала специальную школу обучения военно-ослепших в госпиталях и на дому, переданную позднее в ведение очно-заочной школы рабочей молодежи. В 1945 году Ксенофонтова вернулась в школу, где работала до 1969 года. Заслуженный учитель школы РСФСР.
Очерк Виктора Глебова был опубликован в журнале «Советский школьник» в апреле 1982 года. Расшифровку с Брайля выполнила Алия Нуруллина по первоисточнику: Глебов В.А. Не стареют школы // Советский школьник [шрифт Брайля]: ежемесячный детский журнал. – 1982. – № 4. – С. [16-28].
Благодарим главного редактора журнала «Школьный вестник» Юрия Кочеткова за разрешение на републикацию материалов Виктора Глебова.
Подготовка к публикации, комментарий Юлии Патлань
Виктор Глебов. Не стареют школы
Говорят, что ей исполняется сто лет. А я не верю. Для меня она остается вечно юной, вечно первоклашечной.
Солнце в самой середине двора, и я во дворе. В первом моем школьном дворе. Бурлят, позванивают тоненько голоса ребят. Совсем как вода в нашей речке Икше. А я один стою у этой веселой воды. Мама уехала. Мама оставила меня одного здесь. И куда мне дальше? Я вспоминаю дом. Теплое от солнца крылечко. Бабушкины руки я вспоминаю, большие и ласковые. Мне очень одиноко в этой беззаботной ребячьей толчее. Слезы закипают на ресницах, а в горле тугой комок. Реветь я не привык – не к лицу такое мальчишке. Но сейчас, наверное, разревусь.
И – вдруг голос надо мной – тихий и нежный, как у мамы:
– Ну, что загрустил, малыш? Как тебя зовут?
Я отвечаю.
– А меня – Агния Александровна. Я ваша воспитательница. Хочешь, покажу тебе школу?
Я молчу. Я не люблю школу. Я хочу домой. Она берет меня за руку и ведет со двора. Мы идем с ней лестницами, широкими гулкими коридорами, где изредка здороваются с нами старые паркетины.
– А вот твой класс. Здесь ты будешь учиться, – говорит Агния Александровна, открывая какую-то дверь.
Я чувствую, что класс большой и совсем пустой. В нем пахнет краской.
– Вот за такой партой ты будешь сидеть.
Я ощупываю небольшой столик, маленький жесткий диванчик рядом с ним. Пробую даже усесться за партой. Мне нравится – удобно.
– А вот по таким книгам ты станешь заниматься.
В руках у меня толстенная книга. В моем понимании это даже не книга, а какое-то чудовище с плотными, шершавыми, щекочущими пальцы листами. Будто у Гулливера в стране великанов. Как же ее читать?
Потом мы снова идем коридорами. Заходим в спальню – огромную, как кино, в которое меня водила мама.
– Вот это – твоя кровать, – продолжает рассказывать Агния Александровна. – И тумбочка – тоже твоя.
Сколько всего у меня: класс, парта, спальня, кровать, тумбочка! Не привычно это мне. Надо все запомнить. Как бы чего не забыть.
Но первый учебный день рассеивает мои сомнения. Ничего я не забуду. Открытий много. Они – каждый день. По нескольку раз на день. Мы с ребятами-одноклассниками (почти всех их я уже знаю, и они меня – тоже) постоянно в поисках нового. То проникаем в биологический кабинет и перепуганные выскакиваем оттуда. Еще бы! Ведь там настоящие звери! Чучела, но самые настоящие: косматые медведи, клыкастый тигр, длиннющий, страшенный крокодил. То во время прогулки спускаемся в котельную, где пахнет углем и железом, и в глубине таинственно постукивает чей-то молоток. То забираемся на чердак, в жутковатой тишине которого гуляют сквозняки, и загадочные шорохи чудятся по углам, затянутым густой паутиной.
А потом начинаются открытия на уроках. Мы уже знаем несколько букв и учимся складывать их в слова. Иногда наша учительница – строгая, все на свете знающая Анна Васильевна Сидоренко – выводит нас во двор и, подбирая с земли опавшие листья, учит нас, как по их форме узнавать названия деревьев.
А сегодня она принесла в класс интересную штуковину: большой железный ящик с водой, а в нем – куски пластилина. Она сказала, что такими, только очень огромными, бывают моря и острова. А на островах из пластилина еще что-то высокое и бесформенное. Анна Васильевна говорит, что так выглядят горы. Так вот, оказывается, какие они – горы.
И были другие дни, которые цепко удержала память, унесла из детства через годы и сохранила на всю жизнь: первые радостные «отл.» и огорчительные «плохо». Первая школьная новогодняя елка с Дедом Морозом, которого мы – первоклашки – без раздумий принимали за взаправдашнего. И первые каникулы с желанной поездкой домой. И октябрьское звено, и пионерский отряд с веселым другом-барабаном были.
Взрослели мы. Вырастали из коротеньких штанишек и платьиц. Перешагнув через черные военные годы, ушли в средние классы, к учителям-предметникам. А школа оставалась прежней – юной, первоклашечной. Потому что школы не стареют. На смену первой учительнице пришли другие учителя, которые в памяти моей делятся на любимых и – самых любимых. Нелюбимых я не помню. Видимо, их не было.
Мне вспоминаются мои друзья: Витя Иванов, Алик Шумилин, Володя Якунин; девчонки: Валя Карнеева, Тося Болдина, Тоня Лагуткина. И я вижу их такими вот маленькими неугомонными непоседами. О чем-то своем секретничают девчонки и заливисто хохочут. Мальчишки тянут меня из класса в коридор, зовут во двор. А мне так хочется узнать, как закончилась Цусимская битва, кто победил в этом кровавом сражении. Я читаю «Цусиму» Новикова-Прибоя. А ребята все пристают.
А вот идет урок физкультуры. Мы построились в ровную, как по линейке, шеренгу вдоль сцены и ждем Льва Болеславовича. По-военному четкие шаги от двери. Он придирчиво осматривает строй.
– Глебов, плечики, плечики шире. Иванов, убери живот, – звучит его строгий голос.
Раздается рапорт Володи Якунина:
– Шагом марш!
Льва Болеславовича Самбикина мы все относим к категории самых любимых. Он строг, но справедлив и – главное – смел. Не делает никаких скидок на слепоту. Мы выполняем сложные упражнения на брусьях и перекладине, на кольцах и коне. И он не боится, что кто-нибудь из нас сорвется или ушибется. А в конце урока, для разминки, живая энергичная игра в два города. Выстраиваются у противоположных стен нашего огромного спортивного зала две команды. И стремительно несутся по игровому полю озвученные сухим горохом мячи. И «костьми ложатся» под удар защитники, стараясь не дать мячу коснуться стены. Слышны короткие реплики игроков: держи! Эх, растяпа! Напряженное сопение, удары об пол коленок и локтей. Совсем, как в большой спортивной игре. А изобретатель этой веселой, азартной игры – наш Лев Болеславович – в центре зала, в роли судьи. Он посматривает на часы, дает финальный свисток, объявляет счет. Игра окончена. А как хочется еще бы немножко!
И другой – из самых любимых – Дмитрий Иванович Зоричев. Он преподает литературу и географию. Сейчас, по прошествии лет, я вспоминаю его и всякий раз ловлю себя на мысли: если бы я умел рисовать и мне предложили написать портрет учителя, я бы обязательно остановился на Дмитрии Ивановиче. На мой взгляд – это обобщенный, законченный образ русского, советского педагога, типа Ушинского и Макаренко.
Двоек он почти не ставит. Это не в его правилах. Да Дмитрия Ивановича и не хочется огорчать неподготовленным уроком. Голос он не повышает, выговаривая ученику. Но тихое слово его, сказанное с укором, действеннее крика и угрозы.
Он очень дружен с нами. Охотно ходит на прогулки. Много и интересно рассказывает. О дальних странах, о морях, о горах он говорит не по-книжному, без прикрас и красивостей, а очень просто и буднично, словно только что вернулся из путешествия. И о классиках русской литературы рассказывает без эмоционального надрыва, без актерского пафоса, спокойно и убедительно, дополняя школьные учебники неизвестными нам фактами. Поистине кладезь мудрости.
Иного склада характер у Марии Ивановны Ксенофонтовой – преподавательницы русского языка и литературы. Если для Дмитрия Ивановича главное – глубокие знания учащихся, то для нее – еще и ребячья самодеятельность. Она вся в постоянных затеях и задумках. Это ее стараниями был создан самодеятельный школьный театр, где разыгрывались ребятами спектакли и сценки по Гоголю и Толстому, по Чехову и Островскому. И юные артисты полюбили свой театр, и не нужно их было уговаривать «поступать» в него.
Сколько их, чудесных и милых, ставших за школьные годы родными нам – учителей. Это и Пелагея Михайловна Дыдина, и Ольга Ивановна Георгиевская, и Петр Васильевич Лихачев, и Михаил Иванович Толозов. О каждом хотелось бы рассказать, но непосильна эта задача в рамках журнального очерка
Оперяются, встают на крыло и каждый год уходят в большой самостоятельный полет их птенцы-ученики. А они остаются, чтобы готовить к полету новых. И все больше отличных рабочих появляется в цехах учебно-производственных предприятий, все больше талантливых студентов постигает науку в ВУЗах, все чаще встречаются имена выпускников московской школы-интерната среди ученых, преподавателей ВУЗов и школ, музыкантов, юристов, медицинских работников.
Я останавливаюсь у дверей дома номер 11 на Проспекте Мира. И стою долго-долго. Школа отсюда уже давно переехала, а сердце мое осталось здесь. Сердце и – детство, и юность хранятся тут. Сто лет школе. А я вычерпал из этих ста всего одиннадцать и досадно мне, что так мало. Если бы все сто!
В. Глебов