Помимо моего желания эта завершающая цикл публикация выходит накануне 146-ой годовщины со дня рождения Александра Моисеевича Щербины. Он родился 2 марта 1874 года (15 марта по новому стилю) в городе Прилуках Черниговской губернии, в Украине. Есть совпадения, которые обрамляют смыслом мою работу и все, что происходит вокруг.
Сегодня, возвращаясь к научному наследию Александра Щербины, я завершаю знакомить читателей с его главной работой и публикую заключительную главу «Выводы» из его очерка «Слепой музыкант» Короленко как попытка зрячих проникнуть в психологию слепых». Очерк оцифрован мною по первому отдельному изданию: Прив.-доцент Московского университета А.М. Щербина. Слепой музыкант Короленко как попытка зрячих проникнуть в психологию слепых. М.: Товарищество типографии А.И. Мамонтова, 1916. – 51 с.
Дореволюционная орфография заменена на современную, пунктуация и другие авторские особенности текста оставлены без изменений. Текст вычитан.
Специально для публикации на портале «Tiflo.info» заменена на сквозную нумерация постраничных сносок, некоторые примечания, касающиеся латинских и греческих понятий, добавлены, сноски на главы и страницы этого же издания, которые делал А.М. Щербина, удалены.
В начале каждой главы Александр Моисеевич дает ее краткий план, а затем в изложении следует этому плану.
Я предполагаю сделать три публикации глав очерка в блоге в течение двух недель, после чего объединить очерк А.М. Щербины в одно целое на отдельной странице в разделе «Статьи и эссе».
Публикацию подготовила Юлия Патлань
«…Известный математик, профессор Кембриджского университета Саундерсон потерял зрение на первом году жизни и не сохранил никаких цветовых и световых образов; но несмотря на то, с большим успехом занимался оптикой. Зрячих поражала его способность отчетливо объяснять явления радуги. Меня этот факт вовсе не удивляет. В свое время, при прохождении физики в гимназии, я почти с наибольшим увлечением изучал отдел о свете (о Саундерсоне мне тогда ничего не было известно). Лучи света я представлял исключительно в виде геометрических линий. Hе имея никаких световых и цветовых образов и мало интересуясь ими как таковыми, я не без успеха объяснял зрячим товарищам во время перемен спектральный анализ, явления хроматизма, радуги и т. п.; и делал я это вовсе не ради курьеза (не до курьеза было, когда товарищам через несколько минут нужно было отвечать урок, а учитель физики был у нас требовательный). Есть основание думать, что в эти минуты товарищи забывали о моей слепоте; а некоторые и вовсе не интересовались тем, каковы мои переживания…»
Прив.-доц. Московского Университета
А. М. ЩЕРБИНА
«СЛЕПОЙ МУЗЫКАНТ» КОРОЛЕНКО
КАК ПОПЫТКА ЗРЯЧИХ ПРОНИКНУТЬ В ПСИХОЛОГИЮ СЛЕПЫХ
(В СВЕТЕ МОИХ СОБСТВЕННЫХ НАБЛЮДЕНИЙ). ЧАСТЬ 3.
Выводы.
1.Теоретическое значение настоящего исследования. — 2. Практическое его значение. — 3. Заключение.
- Желая, по крайней мере, подготовить почву для всестороннего выяснения психологии слепых, я счел целесообразным прежде всего разобраться в том, как зрячие представляют себе особенности этой психологии. Поэтому, я остановился на произведении, которое яркими красками рисует жизнь слепого и которое, по-видимому, признается очень успешно выполнившим свою задачу. Я попытался сопоставить изображенные зрячим автором переживания слепого с своими собственными, привлекая в некоторых случаях и другие данные, имеющиеся в моем распоряжении. Я хорошо понимаю, что при таком способе исследования легко могут обнаружиться существенные недочеты: изучая свои переживания, я, вопреки собственному желанию, мог выдвинуть на первый план свои чисто индивидуальные черты и оставить в тени специфические особенности, развившиеся у меня вследствие потери зрения. Для избежания указанной односторонности, быть может, мне надлежало проконтролировать наблюдения над самим собою при помощи наблюдений над другими лицами, также лишенными зрения. Признавая привлечение более обширного материала чрезвычайно важным, я думаю, что прежде чем собирать большое количество фактов, на которых можно строить научно достоверные выводы, нужно, исходя из того, что уже имеется под руками — в первую очередь из самонаблюдения — наметить более или менее определенный план работы, в которой могли бы принять участие и другие лица, тщательно обсудив этот план при содействии опытных специалистов.
Далее, считаю нужным отметить, что В. Г. Короленко изображает слепорожденного и в некоторых местах своего этюда противополагает его лицам, хотя и потерявшим зрение, но сохранившим воспоминание о зрительных образах. Я, как уже упоминалось выше, лишился зрения на третьем году жизни, и у меня не сохранилось в памяти никаких следов зрительных переживаний; следовательно, в сущности я не могу быть отнесенным ни к первой, ни ко второй категории. Все же мне кажется, что с точки зрения автора я мало чем отличаюсь от слепорожденного, так как зрительные впечатления, которые у меня были, но которых я совершенно не помню, не могут облегчить моего настоящего положения.
Как бы там ни было, все-таки надеюсь, мне удалось показать, что желая познакомить нас с постепенным развитием душевных переживаний у слепорожденного, автор изображает состояние и самочувствие человека в различных возрастах, лишь недавно потерявшего зрение, а потому еще не успевшего освоиться со своим положением, а главное совершенно не выработавшего навыков и приспособлений, безусловно необходимых в этом новом положении — или переживания зрячего, живо представившего себе, как бы он себя чувствовал, если бы ему пришлось лишиться зрения. Попутно я имел в виду наметить, хотя бы в самых общих чертах, особенности психологии слепых. Насколько успешно выполнил я поставленную себе задачу, пусть судят другие — зрячие и лишенные зрения: первые укажут, удалось ли мне выразить своеобразные во многих отношениях переживания слепых общепонятным языком; последние отметят, насколько те переживания, которые я изобразил на основании собственного опыта, по их мнению, могут быть признаны характерными.
Помимо прямой своей цели, настоящее исследование, как мне кажется, представляет значительный интерес и с методологической точки зрения по следующим соображениям, к выяснению которых мы теперь и обратимся.
1) Широкая распространенность известных взглядов вовсе не свидетельствует о их правильности. Это необходимо иметь в виду при обсуждении литературных, а равно и научных произведений. Зрячие повсюду встречают слепых и склонны думать, что в основных чертах правильно истолковывают переживания последних. Это истолкование получило определенное выражение в произведении В. Г. Короленко, которое подавляющим большинством читателей (не только у нас, но и заграницей) признается удачно выполнившим свою задачу. Некоторые склонны даже приписывать ему достоинства научного исследования: так, Чьямполи, в своем предисловии к переводу Слепого музыканта на итальянский язык восхищается „точностью как бы математических приемов психологического анализа”, „почти математической точностью изображения”85). Мало того, д-р Крогиус, специально занимавшийся изучением психологии слепых, компетентность которого по данному вопросу не может подлежать сомнению, для характеристики переживаний у слепых приводит большой отрывок из разбираемого нами этюда, очевидно, считая изображение в нем лишенного зрения соответствующим действительности 86). Если непосредственное истолкование душевных переживаний слепых, с которыми так часто приходится встречаться, оказывается мало состоятельными нуждается в серьезной критической проверке, то тем более нельзя задаваться целью проникнуть в переживания животных и даже в психику людей, живших и живущих в совершенно иной обстановке, развивавшихся при совершенно иных условиях, без надлежащей психологической подготовки и без тщательной критической проверки получаемых при этом выводов. Между тем, даже сочинения, признаваемые научными, далеко не всегда считаются с подобными требованиями. Так, Спенсер сплошь и рядом прибегает к рискованным психологическим построениям: не имея, например, близкого соприкосновения с дикарями и будучи, по-видимому, человеком мало религиозным, он охотно распространяется о религиозных переживаниях у дикарей.
2) Короленко, признавая свои взгляды на психологию слепых правильными, и читатели, разделяя его взгляды, руководятся не только указанием непосредственной интуиции, но пользуются также рассуждениями, которые, если сообщить им большую определенность, сводятся в сущности к заключению по так называемому методу остатков и могут быть выражены приблизительно следующим образом. Зная душевные переживания в целом и установив, какую роль при этом играет зрение, можно, по-видимому, устранив при помощи мыслительных операций все относящееся к зрению, понять, каково должно быть душевное состояние у лиц, лишенных зрения. Здесь обнаруживается привычка мыслить механистически: упускается из виду, что душевная жизнь развивается органически — в ней нельзя устранить никакого элемента, не вызвав тем самым перегруппировки всех остальных и изменения в развитии природных предрасположений.
3) В настоящее время огромный интерес представляет вопрос о соотношении между психологией и логикой, в частности о психологизме и антипсихологизме в логике. Изучение психологии слепых с несомненностью показывает, что их мыслительная деятельность протекает, если рассматривать ее с точки зрения психологии, совершенно иначе, чем у зрячих: в иных образах они представляют себе пространство, время, все построения абстрактной мысли и все происходящее в конкретном мире до мельчайших подробностей. Между тем, если оставить в стороне внутренние переживания, то зрячие и слепые прекрасно понимают друг друга; с особой наглядностью обнаруживается это при общении на научной почве. Читая лекции по этике и логике в университете и на Одногодичных Курсах при Управлении Московского Учебного Округа, я несомненно переживаю одни образы, слушающие меня — совсем другие; затем, отвечая на экзамене, на репетициях, выступая на практических занятиях, слушатели сопровождают свою речь такими представлениями, которые для меня вовсе недоступны. Преподавание мое логики на Курсах, где состав слушателей чрезвычайно разнообразен, продолжается уже 4-ый год, к данному вопросу я относился внимательно, так как он меня давно интересует; но ни разу не замечал, чтобы различие в чувственных образах, в которые облекается наша мысль, вызывало какие-либо, хотя бы ничтожные затруднения. Слепые представляют пространство иначе, чем зрячие, но при изучении геометрии этого совсем не замечают. Даже больше того, до изучения психологии в университете мне и в голову не приходило, что мое представление пространства сколько-нибудь отличается от представления зрячих. Известный математик, профессор Кембриджского университета Саундерсон потерял зрение на первом году жизни и не сохранил никаких цветовых и световых образов; но несмотря на то, с большим успехом занимался оптикой. Зрячих поражала его способность отчетливо объяснять явления радуги. Меня этот факт вовсе не удивляет. В свое время, при прохождении физики в гимназии, я почти с наибольшим увлечением изучал отдел о свете (о Саундерсоне мне тогда ничего не было известно). Лучи света я представлял исключительно в виде геометрических линий. Hе имея никаких световых и цветовых образов и мало интересуясь ими как таковыми, я не без успеха объяснял зрячим товарищам во время перемен спектральный анализ, явления хроматизма, радуги и т. п.; и делал я это вовсе не ради курьеза (не до курьеза было, когда товарищам через несколько минут нужно было отвечать урок, а учитель физики был у нас требовательный). Есть основание думать, что в эти минуты товарищи забывали о моей слепоте; а некоторые и вовсе не интересовались тем, каковы мои переживания.
Все это, мне бы казалось, является наглядной иллюстрацией положения —известного уже давно, но встречающего со стороны приверженцев эмпиризма все новые и новые возражения,— что смысл совершенных научных понятий не зависит от чувственных образов, с помощью которых они становятся доступны человеческому сознанию.
4) Настоящее исследование с поразительной наглядностью также показывает, что нет ничего более субъективного, как оценка условий человеческого счастья: душевные переживания, которые одним представляются сплошным, беспросветным страданием, другим могут доставить глубокое удовлетворение. Между тем, более 2000 лет представителями так называемого гедонистического направления делаются постоянные попытки давать нравственную оценку поступкам человека в зависимости от того, какое количество удовольствий и страданий они доставляют. Здесь немаловажную роль играют обыкновенно мотивы методологического характера: желание найти объективный, поддающийся точному учету критерий для оценки человеческого поведения. С полной определенностью эта методологическая тенденция выразилась в идее „нравственной арифметики”, предложенной Бентамом. Едва ли есть основание искать устойчивого критерия в том, что менее всего устойчиво.
- Изучение психологии слепых, как мы видели, представляет теоретический интерес; но оно может иметь вместе с теми громадное практическое значение. Наши воззрения (правильные или неправильные, сознательные и даже недостаточно осознанные), несомненно, оказывают большое воздействие на нашу жизнь. Если стоять на точке зрения В.Г. Короленко, то улучшение участи слепых невозможно (нужно иметь мужество признать это открыто). Его герой живет при самых благоприятных внешних условиях, наделен наивысшими дарованиями, какие только по взгляду автора доступны слепому, и все–таки он тяжко страдает; лучшее, чего он может достигнуть, что доставляет, по-видимому, полное удовлетворение его воспитателю, сводится к тому, что блестящей музыкой, „властной и захватывающей песнею слепых“ он напоминает многочисленной, собравшейся его слушать публике „о горе среди полноты счастливой жизни“ 87). He буду обсуждать вопроса о том, так ли в самом деле полна и счастлива жизнь даже привилегированных классов, что одно напоминание о горе представляет уже большую ценность? Допустим самое большее: вдохновенная музыка вызвала не только живое сострадание, но и деятельное желание помочь слепым в их безысходном горе. В чем же для людей, стоящих на точке зрения автора, может проявиться действительная помощь? Устранить неутолимую потребность к свету — для этого нужно чудо, человек здесь бессилен! Улучшить материальное положение, содействовать развитию духовных способностей — но ведь „слепой музыкант“, который пользуется всем этим, по его собственным словам, „несчастнее всякого нищего”; и автор, по-видимому, не считает такое утверждение риторическим преувеличением. Нет также основания думать, что наш герой переживает такие тяжкие страдания из сочувствия своим сотоварищам по несчастию: из того, что нам известно о нем, приходится заключить что это сочувствие не играет сколько-нибудь значительной роли в его переживаниях. Мало того, „слепой музыкант“ — натура исключительная; некоторое утешение, правда, весьма слабое, он находит в музыке. Но для большинства и это недоступно: ведь далеко не все слепые обладают музыкальными дарованиями. Зрячим, если „песня слепых“ действительно произвела на них сильное впечатление, остается, отказавшись от „полноты счастливой жизни“, присоединить свои страдания к страданиям слепых, не задаваясь никакой другой целью.
Только что изложенный безнадежно печальный взгляд на положение слепых нуждается, во всяком случае, в серьезной научной проверке. В настоящей статье я указал, что стремление к свету может вовсе не причинять лишенным зрения сколько-нибудь заметных огорчений, что тяжелая участь слепых обусловливается причинами более внешнего характера. Эти причины, несмотря на все разнообразие их проявления, могут быть сведены к трем основным: 1) слепым постоянно внушают печальные настроения и мысль об их беспомощности, 2) лишившись зрения, действительно гораздо труднее приспособиться к окружающим условиям, 3) наконец, недоверие, которое встречают слепые со стороны зрячих, лишает их возможности найти для себя подходящую деятельность, даже проявить свои силы и дарования. Понятно, что при наличности таких условий жизнь слепых, кроме случаев совершенно исключительных, не может быть сносной. Указанные причины имеют свои глубокие основания и, по крайней мере в ближайшем будущем, не могут быть устранены; но можно работать над ослаблением их пагубного влияния. Прежде всего необходимо бороться против укоренившихся предрассудков и содействовать распространению более правильных представлений о психологии слепых; затем нужно избегать бесполезных сетований, лишь ослабляющих энергию слепых, всячески помочь им развить свои дарования и облегчить возможность принять участие в полезной деятельности, что, разумеется, возможно только при известном доверии к их трудоспособности; доверие, понятно, сопряжено с риском, так как лица, которым оно оказывается, иногда могут его не оправдать.
Сотни тысяч слепых ждут облегчения своей тяжелой участи. Что радикальное улучшение их положения возможно и ценно для общей культуры, в этом неопровержимо убеждают нас отдельные случаи; остановлюсь на одном таком примере. Теперь известная далеко за пределами своей страны Елена Келлер в раннем детстве лишилась не только зрения, но и слуха. Если держаться взглядов, так блестяще выраженных в Слепом музыканте, ей оставалось вдвойне страдать: от „неутолимой потребности к свету“ и звукам; и действительно, первое время девочка испытывала тяжкие страдания. Но благодаря деятельной помощи со стороны других, в особенности со стороны мисс Селиван, удалось создать благоприятные условия для развития её дарований и облегчить ей возможность вступить в близкое соприкосновение с окружающей жизнью и богатой духовной культурой. И вот из капризного и подавленного горем ребенка вырабатывается человек, поражающий нас своим оптимизмом. Здесь есть чему поучиться! Очевидно, человек таит в своей душе такие сокровища, о которых он и не подозревает. Если „случайность” закрывает одни „окна“, отсекает одни источники познания, нечего предаваться унынию: нужно только, не боясь инициативы и не стесняясь установившимися шаблонами, искать новых путей для более полного использования оставшихся предрасположений; и как показывает пример знаменитой американки, самый недостаток может содействовать нашему обогащению, так как богатство культуры заключается, между прочим, в её разнообразии. Все это не фантазия, созданная лишь для того, чтобы несколько скрасить неприглядную действительность, но выводы, основанные на тщательном анализе фактов, не подлежащих сомнению. Действительность, если относиться к ней внимательно и без предубеждений, прекраснее и интереснее самых причудливых созданий самого пылкого воображения.
- В Слепом музыканте В. Г. Короленко глубоко и правдиво изображает действительность, но только совсем не ту, какую он имеет в виду. ХI-ая песня Одиcеи повествует о путешествии Улиса в царство теней. Мы прекрасно знаем, что души умерших не живут и никогда не жили так, как здесь описывается; и тем не менее названная песня, как и вся Одисея, представляет громадный художественный и научный интерес: она в ярких красках рисует действительно существовавшие верования народа на известной ступени его культурного развития. Короленко в своем художественном произведении с поразительным искусством и увлечением изображает широко распространенные среди зрячих взгляды на психологию слепых, и в этом заключается его великая заслуга: только взгляды, достигшие полной определенности и удачно формулированные, могут быть с большой пользой для выяснения истины подвергнуты критическому разбору.
Мне советовали письмом указать автору Слепого музыканта на неправильность его основных взглядов. Я считал это мало целесообразным. В данном построении, как мне казалось, частичные исправления невозможны: основная мысль произведения должна быть продумана до конца и затем отброшена. Я знаю, в моем исследовании много критики, много наблюдений над своими собственными переживаниями и сравнительно мало научно установленных положений, выясняющих психологию слепых. Такой путь я избрал намеренно. Мне казалось, что прежде всего необходимо устранить широко распространенные предрассудки, которые не могут оставаться без пагубного влияния на научную мысль; история науки показывает, что мнимое знание являлось могущественным тормозом, препятствовавшим успехам действительного знания.
Если мне удастся привлечь внимание к затронутым мною вопросам, для меня и этого будет достаточно. Взгляд В. Г. Короленко, поскольку он изображает психологию слепых, можно считать тезисом, мои положительные построения, основанные главным образом на личных переживаниях, — антитезисом; будем надеяться, что дело на этом не остановится, что вместе с другими мне удастся еще поработать над разрешением затронутых мною проблем, и что в окончательном, высшем синтезе, когда на строго научных основах будет создана психология слепых, все высказанные до сих пор точки зрения займут подобающее им место.
Позднейшее добавление.
Настоящая статья была окончательно набрана для печати, когда мне удалось познакомиться с „Новым взглядом на повесть Короленка Слепой музыкант”, высказанным 16 лет тому назад A. В. Бирилевым, который потерял зрение на 6-м году жизни и несмотря на то окончил юридический факультет Казанского Университета и теперь занимается адвокатурой. Еще в 1900 году он прочел в заседании Пушкинского Общества сообщение „о художественной и реальной правде в повести Короленка Слепой музыкант”. Доклад этот почему-то не был напечатан; и только изложение его, сделанное проф. Архангельским, появилось в „Казанском телеграфе“ 88).
Излагая взгляд Короленка, Бирилев часто пользуется теми же отрывками из его этюда, какими пользовался и я. Но что еще более поразительно, наши критические замечания совпадают настолько, насколько могут совпадать взгляды двух лиц, обсуждавших один и тот же вопрос независимо друг от друга (с A. В. Бирилевым я ни разу не встречался и о сделанном им сообщении я узнал лишь в самое последнее время). Чтобы не быть голословным, приведу некоторые отрывки из указанного выше изложения проф. Архангельского.
„Короленко”, говорит Бирилев, „изображает слепого, опираясь на общепринятые взгляды, и общепринятость, по-видимому, гарантирует их истинность… Что может быть, в самом деле, проще такого очевидного положения, что вечная тьма, окружающая слепого, должна подавляюще действовать на его душу, угнетать ее, и что этот гнет должен вызывать страдания?… Совершенно нельзя объяснить себе ощущения слепого, перенося на него положение обыкновенного, нормального человека. Между тем, так именно делают все, не один Короленко… Слепой так же не видит тьмы, как и света”, объясняет Бирилев. „По всей вероятности, для того, чтобы видеть тьму, надо прежде всего видеть вообще, т. е. иметь способность чувствовать глазами свет… Но если слепой не видит темноты, то что же он видит? Ничего, — как и полагается слепому… Слепой совершенно не имеет никаких зрительных ощущений; слепорожденный так же не знает тьмы, как и света…итак, слепого тьма не окружает, а следовательно и не может угнетать; он просто живет в стороне от всяких световых ощущений”.
„Другой, еще более важной причиной страданий слепого“, говорит далее Бирилев, „Короленко считает врожденное стремление к свету… С этим явлением, описанным Короленком, я незнаком совсем. Мне кажется, такого явления я потому никогда не наблюдал, и в особенности у слепорожденных, —что нет такой части души, которая должна была бы отвечать исключительно на световые впечатления“…
„Предшествовавшим изложением, — продолжает г. Бирилев, — я старался выяснить, что действительный слепой не имеет тех причин страдания, о которых говорит Короленко, и в его свойствах нет тех исключительных условий, благодаря которым страдания эти становятся особенно тяжкими… Я решаюсь утверждать, что в душе человека, если он — слепорожденный или привык к слепоте, не бывает никакого разлада, он не испытывает никакой внутренней борьбы, ни страданий, ни подавленности. Словом, если внешние житейские, практические условия его жизни хороши, он может быть совершенно счастливым, уравновешенным человеком”.
Обложка, 3-я стр.:
Того же автора напечатаны:
- Фермопильская битва. Стихотворение. Друг слепых. 1888. № 1.
- Слепые заслуживают нашего внимания. Киевская газета. 1903, № 62.
- Учение Канта о вещи в себе, Унив. изв. 1904, №№ 6, 8, 9, 10, 12; Филос. исслед., обозр. и проч., изд. под ред. проф. Челпанова; также отдельно, Киев, 1904.
- Возможна ли психология без самонаблюдения. Вопр. фил. и псих., кн. 94, 1908.
- По поводу доклада думской комиссии по запросам об университетских событиях. Русск. Вед. 1911, № 48.
- Значение этики в системе высшего образования. Филос. Сборник Л. М. Лопатину. 1881—1911. Москва.
- Методология этики. Вопр. фил. и псих. Кн. 120 и отдельно, Москва, 1914.
- Конспект лекций по логике и методологии, читанных на одногодичных курсах Моск. Учебн. Окр. Москва, 1913.
- Предисловие к переводу логики Канта в Трудах Филос. Общ. Вып. XI, 1915.
- Доля слепых. Утро России, 1915, № 342.
- Психология слепых в представлении зрячих. Бирж. Вед. 1915, №15273.
- Как помочь ослепшим воинам. Русск. Вед. 1916, № 27.
- Неудовлетворенная потребность слепых в просвещении. Русск. Вед. 1916, № 62.
- О допущении женщин в университет. 1 изд. М. 1910. 2 изд. М. 1916.
Обложка, 4-я стр.:
МОСКВА.
MOCKBA-1916.
Товарищество ТИПОГРАФИИ A.И. MAMOHTOBA, Арбатская пл., Филипповский пер., д. 11.
ПРИМЕЧАНИЯ:
85) Ср. „Заметку” Ф. Батюшкова в „Вестн. Евр.“ за 1898 г., кн. 5,
стр. 413.
86) Д-р Крогиус, Процессы восприятия у слепых, стр. 47.
87) Слепой музыкант, эпилог, 191.
88) 1900 г. №№ 2394 и 2395. На это изложение не было обращено должного внимания: в „Источниках словаря русских писателей” Венгерова, где приводится обширный библиографический материал, оно не отмечено.