В детстве и юности у Ирины Сумароковой из Нижнего Новгорода был богатый опыт общения со взрослыми незрячими.
Напротив, Анне Мещеряковой из Владимира такого опыта не хватало.
Ну а сегодня Ирина и Анна руководят общественными организациями, которые помогают незрячим детям и их родителям.
Какова же роль взрослых слепых в становлении незрячих детей и подростков? Чему мы можем их научить? В чём быть примером?
Беседуем об этом с тифлопедагогами Анной Мещеряковой и Ириной Сумароковой.
В разговоре участвует также Мария Ершова, мать слепого ребёнка.
Ведущий: Олег Шевкун
«Тифлострим». Не только для незрячих.
Прямой эфир 22 мая 2020 года
Текстовая версия
Олег ШЕВКУН: Всем привет! Замечательные гости у нас сегодня. Представлю тех, чьи лица вы видите уже сейчас перед собой на экране. Ирина Сумарокова, привет тебе, Ирина, в город Нижний Новгород!
Ирина СУМАРОКОВА: Здравствуйте!
О. ШЕВКУН: У меня постоянно проблема с названиями больших организаций, поэтому назови сама, что ты возглавляешь, президент?
И. СУМАРОКОВА: Нет, я не президент. У меня должность очень смешная – председатель правления, как в колхозе.
О. ШЕВКУН: Так иногда эти организации и кажутся одним большим колхозом.
И. СУМАРОКОВА: Нижегородская региональная общественная организация родителей детей-инвалидов по зрению «Перспектива».
О. ШЕВКУН: Хорошо, а бывает у тебя, как колхоз? Или тебе это незнакомо?
И. СУМАРОКОВА: Всё бывает.
О. ШЕВКУН: Анна Мещерякова – из Владимира. Анна, добрый день!
Анна МЕЩЕРЯКОВА: Здравствуйте!
О. ШЕВКУН: А вы, Анна, руководитель чего?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Я – директор автономной некоммерческой организации, которая имеет достаточно длинное и непростое название: «Центр содействия всестороннему развитию личности и социальной адаптации людей с ограниченными возможностями здоровья». Но если кратко, то мы называемся «Акме».
О. ШЕВКУН: Хорошо, что я не представляю эти организации! Понимаете, Анна, вы ведь это произнесли на одном дыхании, всю эту хрень!
А. МЕЩЕРЯКОВА: Я сама это придумывала. Сама это создавала, поэтому мне достаточно легко.
О. ШЕВКУН: То есть, на ваше дыхание это и рассчитано. И Мария Ершова сегодня с нами. Мария, добрый день, и добро пожаловать в “Тифлострим”! Вы – мама незрячего ребёнка, правильно я понимаю?
Мария ЕРШОВА: Верно.
О. ШЕВКУН: И вы общаетесь с Анной, вам вся эта тема, которую мы здесь сегодня будем обсуждать, знакома. Я начну с истории, которая меня покоробила. История началась несколько лет назад, потом в разных вариантах она повторялась с большей или меньшей степенью категоричности. Это мама незрячего ребёнка, которая отлично понимает, что её ребёнок незрячий. Ребёнок ещё дошкольного возраста, и она говорит: «Я не хочу, чтобы мой сын общался с взрослыми слепыми. Потому что я не хочу, чтобы он нахватался «слепецких привычек». Я предпочитаю, чтобы он общался с нормальными людьми». С одной стороны, меня внутри просто перекашивает, коробит от этого. Потому что я вспоминаю замечательных взрослых незрячих людей, взрослых слепых, которые для меня были учителями, наставниками. С другой стороны, я понимаю эту маму. Эту боль, это нежелание принять, потому что ребёнок ещё дошкольник. Собственно, от этого мы сегодня и оттолкнёмся. Взрослые незрячие и незрячие дети – как строится взаимодействие на практике и в жизни людей, с которыми мы сегодня общаемся? Прежде чем подойти к вопросу, я хочу сначала обратиться к Ирине и к Анне, и к слушателям, которые захотят написать в комментариях. Вспомните, пожалуйста, о тех взрослых незрячих людях, которые оказали на вас когда-то влияние в вашем становлении. Эти люди – кто они были, и чем, каким образом, они на вас повлияли? Ваш опыт общения с незрячими в то время, когда вы ещё были детьми или подростками?
И. СУМАРОКОВА: Когда я пришла учиться в Горьковскую школу для незрячих детей, в подготовительный класс, я не знала про себя, что я слепой ребёнок. Я знала, что у меня что-то с глазами не то. Но что слово «слепой» ко мне относится, я это не очень понимала. Потому что у меня было маленькое остаточное зрение в то время. И все считали, что я слабовидящий ребёнок. Я впервые увидела слепых людей, и детей, и взрослых. У нас был незрячий учитель, с которым мы начали общаться фактически с первого моего дня пребывания в школе. Учитель пения, я помню, Семён Фёдорович его звали. Это человек, который произвёл на меня впечатление. Во-первых, он шикарно играл на фортепиано, меня, семилетнего ребёнка, это просто потрясло. Он очень красиво пел, и сразу вызвал меня, девочку, послушать, как она поёт. Я что-то пропищала такое, нечленораздельное, потому что я была потрясена. Но он меня принял в хор наш школьный. Я помню, когда у нас был школьный хор, он сразу слышал, что кто-то поёт что-то не так, немножко фальшивит. И он всегда очень корректно поправлял, у него хватало терпения. Для меня это первый незрячий человек. И я тогда своим детским умом поняла, что незрячие люди тоже могут быть очень хорошими учителями, наставниками, и большими профессионалами.
О. ШЕВКУН: Вообще для многих из нас это такая общая история – влияние незрячих музыкантов. В моей жизни это Валентин Дмитриевич Кондратьев в Москве. А ещё до этого, в Санкт-Петербурге, был такой у меня учитель, Лев Иванович Шаров. Я был тогда совсем маленьким, и он меня учил и музыке, и Брайлю. Я помню, как я ему признался: «Лев Иванович, наверное, это странно, но я нюхаю брайлевскую книгу. Это нормально?» И он говорит: «Это нормально, только не слишком занюхивай, а так – нормально». Анна Мещерякова, что скажете, ваш опыт?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Я ребёнок, чьё обучение в школе пришлось на 90-е годы. И, к великому сожалению, именно в детстве и подростковом возрасте рядом со мной в моей школе незрячих людей совершенно не было. Были попытки обращения в ВОС, потому что я очень чувствовала необходимость в наличии такого наставника. Школа у нас была для слабовидящи и, так скажем, очень мало специализирована. К великому сожалению, моё впечатление от ВОСа тогда осталось очень отрицательным. И я для себя там, именно в нашем Владимирском ВОСе, таких взрослых слепых, которые смогли бы стать таким эталоном, образцом, который бы меня чему-то глобальному научил, не нашла. К счастью, уже в студенческие годы (лучше поздно, чем никогда), я встретила своего будущего супруга – Алексея Степанова. Он был представителем Нижегородской школы, и оттуда вынес очень много хороших традиций, давнишних. И на меня эта встреча и общение с ним и с другими нижегородцами, конечно, оказало очень большое влияние. Хотя это и случилось не в подростковом возрасте, а несколько позже. Но нехватка этого общения, этого влияния в подростковом возрасте очень ощущалась.
О. ШЕВКУН: Анна, я хочу вернуться к тому, что вы сказали. «К сожалению, в подростковом возрасте мне не встретились такие люди, и нехватка очень ощущалась». Но ведь вы – идеальный пример того, что хотела бы, или думает, что хотела, та мама, от письма которой мы сегодня отталкиваемся. У вас не было незрячих рядом, и вам было сложно сформировать какие-то «слепецкие привычки», и прочее. Почему вы сейчас, уже с позиции своего опыта, говорите об этом времени – «к сожалению»?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Во-первых, что понимают под «слепецкими привычками»?
О. ШЕВКУН: Раскачиваться, глаза давить, голову задирать.
А. МЕЩЕРЯКОВА: Но это движения, которые свойственны не только слепым, но и аутистам, и другим категориям людей с различными нарушениями. Нельзя сказать, что это действительно типологическая черта именно незрячих людей. Мне не очень нравится эта формулировка, я бы сказала другое. Субкультура незрячих, так скажем, связанная с определёнными компенсаторными приёмами, способами действий, нормами поведения в определённых ситуациях. Я для себя, например, это оцениваю, как положительное влияние. И я думаю, что мне этого не хватало, и я это интуитивно искала. Что удивительно, когда мы стали сравнивать, чем я в быту пользуюсь, или в какой-то познавательной деятельности, и чем пользуются дети, вышедшие из школ слепых, то было достаточно большое сходство. Другое дело, что мне это приходилось интуитивно как-то самой находить, методом проб и ошибок. Наверное, если бы мне это дали именно взрослые незрячие люди, я бы чувствовала себя более уверенной, более успешной. И на это не потребовалось бы какое-то дополнительное время в молодости, когда человек, наверное, уже должен заниматься какими-то другими вещами. Мне приходилось как-то ещё параллельно осваивать эту сферу.
О. ШЕВКУН: Я сейчас хочу задать вопрос Марии Ершовой, матери незрячего ребёнка. Вот эта позиция, которая меня покоробила, наверное, вы ведь можете посмотреть на это с другой стороны? «Я хочу, чтобы мой ребёнок общался с нормальными людьми, соответственно, как следствие этого – я не хочу, чтобы он общался с незрячими». Можете ли вы хоть сколько-то понять рассуждения, чувства, отношение человека, который озвучивает такую позицию? Потому что многие из нас, незрячих, готовы «прыгнуть» и защищать своё сообщество. Но ведь есть же и другая точка зрения?
М. ЕРШОВА: Смотря что понимать под «нормальными» людьми. Я считаю, что нормальным человеком может быть и зрячий, и незрячий, и с любыми какими-то моментами своей жизни. Как раз нормальность для меня понимается немножечко в другом каком-то смысле. Я тоже хочу, чтобы мой ребёнок общался с нормальными людьми, но это не значит, что они обязательно должны быть только зрячими. Нормальные люди, везде они есть, как и ненормальные. Понять её можно – наверное, она просто, может быть, не встречала нормальных незрячих, я не знаю.
О. ШЕВКУН: Или вообще никаких незрячих не встречала. У человека, может быть, какой-то стереотип.
М. ЕРШОВА: Может быть, стоит начать с того, чтобы почитать о нормальных незрячих. Я лично начинала с того, что забивала в интернете о тех незрячих людях, которые много добились в своей жизни, для меня это было важно. И вот тогда я прочитала об американском музыканте Рэе Чарльзе, который очень многого достиг. Причём он был и бедный, и чернокожий, но он, тем не менее, много чего сделал. И мне очень понравилась его шутка о том, что он бы ещё сделал, если бы он был ещё и глухим. Для меня это было тогда важно, на каких-то таких моментах я формировала своё представление о взрослых незрячих. Что они могут, при желании, как и все остальные, зрячие, сделать очень много, если этого захотят. Если они будут нормальными.
О. ШЕВКУН: Если они будут нормальными. Ирина и Анна, вы ведь видели уже определённую динамику последних 15-20 лет. Не знаю, сколько вы работаете, сколько вы имеете дело с родителями. Что-то меняется в отношении тех родителей, которые к вам приходят? Знаете, как некую задачку мы начинаем решать – есть «дано», требуется доказать теорему, решить задачку. И на этапе «дано» у нас родители и дети. И вот отношение, страхи, опасения, стереотипы 15-20 лет назад, насколько вам память историческая позволяет, и сегодня? Что-то меняется, и что остаётся, если что-то остаётся неизменным?
И. СУМАРОКОВА: Я работаю в нашей организации с 2001 года. Но начала с родителями общаться я раньше. То есть, больше 20 лет я в этой теме.
О. ШЕВКУН: Ты нам сейчас можешь 20 лет обозреть просто орлиным взглядом?
И. СУМАРОКОВА: Да. Мы давно уже это обсуждаем с коллегами, с педагогами, что меняется. Первое, что бросается нам в глаза, я не знаю, как в Москве, а у нас, в Нижнем Новгороде, сейчас дети стали очень избалованными. Наверное, это тенденция не только слепых детей, а вообще всех детей. Но на незрячих детях это всё гипертрофировано. То есть, дети идут в школу – они не умеют есть ложкой. Они нормальные, с нормой интеллекта, руки-ноги, всё работает. Мамы сидят в столовой в интернате, кормят детей. Когда такое было? Вот наше детство, вы можете себе представить ситуацию, что сидят первоклашки в столовой, их шесть человек, двое едят сами, а четверым мамы пихают в рот при других одноклассниках?
О. ШЕВКУН: Мне мама в школу в среду привозила колбасу при других детях, и мне это было очень неприятно. Но ел я её сам, конечно.
И. СУМАРОКОВА: Потом, дети очень избалованы в том плане, что они очень деспотичные по отношению к своим родителям. Они очень капризные, и как бы границ нет у детей, границ дозволенности. Что можно, что нельзя, что хорошо, что плохо, то есть, это очень тяжело, мне кажется. Может быть, это просто поколение родителей такое, что они не умеют ставить рамки детям.
О. ШЕВКУН: Да, потому что я-то спрашивал про родителей, а ты говоришь про детей. Вот я сижу и пытаюсь это всё проецировать на родителей.
И. СУМАРОКОВА: Но я хочу сказать, что родители сейчас отличаются тем, что 20 лет назад родители всё-таки жили свою жизнь. И они старались ребёнка вписать в свою жизнь. Сейчас у многих родителей своя жизнь где-то на задворках, а в первую очередь у них жизнь ребёнка. И этот ребёнок просто ставится в центр – всё ради ребёнка. Каждый день ездить в школу, вместе с ним сидеть на уроках, делать с ним домашние задания, кормить его, одевать его.
О. ШЕВКУН: Ворчит Ирина Сумарокова на родителей.
И. СУМАРОКОВА: Нет, я просто говорю, что такого всё больше и больше. А что остаётся – вот это чувство вины, родительская боль. Какая она была и 20 лет назад, такая же она и сейчас. Она до сих пор остаётся, но она усиливается тем, что ребёнок несамостоятельный, это связано. Если меня моя мама в семь лет отправила в школу, и она понимала, что я смогу одеться на улицу, обуть ботинки свои, завязать шнурки и заправить кровать, умыться, даже постирать своё нижнее бельё. Сейчас дети ничего этого делать не умеют. Родители видят беспомощность своих детей, и это усиливает чувство вины, что у них такой ребёнок.
О. ШЕВКУН: А я всё собирался тебя спросить, как по твоему ощущению, уходит ли страх перед слепотой? Но я понял, что спрашивать уже бесполезно, потому что твой ответ будет отрицательным.
И. СУМАРОКОВА: Конечно.
О. ШЕВКУН: Что-то как-то очень мрачную картину нарисовала Ирина. Мне интересно, какие краски сейчас в арсенале у Анны? Потому что у Анны есть возможность с этой картиной что-то сделать, всё-таки как-то её осветлить. Анна, что скажете, неужели так всё мрачно?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Конечно, в целом я безусловно согласна с Ириной Германовной. Но хотела всё-таки картину осветлить. Радует меня то, что всё-таки среди этого беспросветного моря появляется сейчас, выделяется небольшая пока группа родителей, которые всё-таки очень квалифицировано подходят к развитию своих детей. Которые начинают интересоваться какими-то специфическими вещами. Если раньше считалось, что нужно слепого ребёнка как-то всё-таки более-менее дотянуть до школы, а там мы приведём его в интернат, и с ним там сделают в принципе всё, что нужно, и мы назад получим готовый продукт, то сейчас появляется всё больше родителей, которым развитие, воспитание, обучение небезразлично. И которые самостоятельно пытаются разбираться в тифлопедагогике, самостоятельно искать для ребёнка каких-то дополнительных наставников, репетиторов. Вникают в суть работы школ для слепых, потому что, к сожалению, не все школы работают одинаково, не все школы работают качественно. И это сейчас меня радует, потому что действительно есть категории интересующихся родителей, которые самостоятельно предпринимают какие-то шаги не для лечения, а именно для развития своего ребёнка.
О. ШЕВКУН: Мария Ершова, ваша история, раз уж мы такую рисуем картинку, то несколько ваших мазков, потому что вы, и ваш сын, общаетесь и с взрослыми незрячими. Общаетесь с ними, в частности, и в лице Анны. Как это получилось, как вы вышли на это общение? И как поняли, что развитие вашего ребёнка наилучшим образом будет происходить, если он всё-таки как-то будет соприкасаться с сообществом незрячих людей?
М. ЕРШОВА: На самом деле, всё заходило совершенно не с той стороны. Я никогда не разделяла зрячих, незрячих, у меня не было такой потребности – именно знакомиться с незрячими. Я как-то их воспринимала равноценно, не видят они, и не видят, то есть, это те же люди. У меня была потребность в другом – мне нужен был специалист по ориентировке, именно его я и искала. И так получилось, что мне сказали, что есть Анна, которая может мне помочь. Вернее, сначала я знала, что есть Алексей, который довольно хорошо ходит по городу. Я ему позвонила, а он мне сказал, что Анна как раз занимается тем, что обучает ориентировке. И я говорю: «Обязательно давайте встретимся и обсудим, как нам наладить наш контакт и взаимодействие для того, чтобы мой сын тоже учился ориентировке». И меня совершенно не смущало, что Анна практически не видит, и Алексей тоже. То есть, для меня это не было барьером абсолютно. Это просто нормальные обычные люди. У них есть определённые навыки, которые были необходимы мне и моему ребёнку.
О. ШЕВКУН: Я думаю, что работать с такими родителями, как Мария, для любого из нас радость. И мне кажется, что Ирина меня в этом подержит?
И. СУМАРОКОВА: Да, радость – работать вообще с любыми родителями. Просто родители меняются во время работы, а у некоторых изначально такой посыл есть. Я так сказала, но я сказала общую тенденцию, это ведь не значит, что всё так плохо.
О. ШЕВКУН: Всё не так плохо.
М. ЕРШОВА: Всё хорошо, на самом деле.
И. СУМАРОКОВА: Конечно. Просто сравнить если, то такая тенденция, она есть. Но это не значит, что все такие.
О. ШЕВКУН: Одна из тем, которая звучала в чате, и звучит сейчас у нас с вами. С одной стороны, мы все, конечно, за инклюзию. Я не имею сейчас в виду чисто инклюзионное образование, это другая история. Я имею в виду один мир – не существует различия, разделения на мир зрячих, и на мир незрячих, это всё один и тот же мир. С другой стороны, есть какие-то вещи в сообществе незряческом, которые обычный человек просто не поймёт. Есть вещи, которые между нами происходят и обычному человеку непонятны. Вот скажем: «Что ты делаешь, ты всё сочинение написал пятой точкой!» Какая-нибудь такая игрушка. Так мир слепых и мир зрячих, или один мир? Потому что можно сесть и декларативно сказать: «Да, ребята, у нас один мир, почему вы разделяете?» Так часто и происходит, а я не хочу разделять, я хочу, чтобы был один мир. Но я знаю, что человек, когда я с ним встречаюсь, смотрит мне в глаза, и понимает, что я не вижу. И в этой дихотомии, противопоставлении «свой» и «чужой», я для него становлюсь чужим. А для кого-то я становлюсь своим. Вот два мира, или один мир, как быть-то с этим?
М. ЕРШОВА: Я думаю, что всё зависит от человека, с которым вы встречаетесь, и очень индивидуально. То есть, вы иногда встречаетесь с человеком, который не разделяет, не отделяет вас от себя, а иногда встречаетесь и с другими людьми. Это просто всё индивидуально, каждый смотрит на мир по-разному. И весь мир состоит из множества людей, у которых есть какое-то своё мнение. Иногда это мнение меняется со временем, допустим, в результате общения с теми же незрячими. Я на своём опыте очень часто видела, когда люди сначала думают: «Ого, как же это! Как вы вообще живёте?» А потом, когда они немножечко пообщаются, то видят, что всё, в общем-то, нормально. Можно жить. И достигать определённых высот, успехов. И они меняют свою точку зрения, и этот мир становится уже более тесным. А есть те, которые вообще не понимают и не принимают, которые вообще говорят: «Господи, у вас ребёнок вообще не видит – что, такое бывает? Мы вообще в таком шоке, что кто-то может не видеть, что существуют слепые люди на свете».
О. ШЕВКУН: Да, а ещё он мог не ходить, например, ещё у него могли руки не работать. Тут разных вариантов много. А ещё: «Вы – такие смелые родители», или: «У вас особый крест. Родительский крест воспитания».
М. ЕРШОВА: Да, бывает и такое, «крест», это тоже. Конечно, мне приходится прикладывать больше усилий, как говорила Ирина, для того, чтобы мой ребёнок пошёл в школу и умел кушать, одеваться и всё остальное. Мне пришлось приложить больше усилий, чем другим родителям. Но, тем не менее, я понимала, что это необходимость, и кроме меня этого никто не сделает. Никто ему не поможет, и отдачей его в школу эти проблемы не решить. Никто его там этому не научит.
О. ШЕВКУН: Сбагрить не получится. Анна, как у вас? Я понимаю, что ведь вы работаете и с взрослыми незрячими, и с детьми, и с родителями. А далеко не все люди, не все организации, которые работают с взрослыми незрячими, выходят на детскую и подростковую аудиторию. Как это получилось в вашем случае?
А. МЕЩЕРЯКОВА: В моём случае это получилось таким образом. Начинала я работать с незрячими студентами, в основном имела дело с ними и с учащимися старших классов. Но потом, когда я стала анализировать их проблемы, трудности, откуда идёт эта их неприспособленность, неадаптированность, я поняла, что корень зла находится где-то там, в детстве. В дошкольном детстве, в младшем школьном возрасте, и на самом деле силы нужно бросать туда. И нужно начинать работу, конечно, с семьёй и с родителями, потому что школа школой, но большинство привычек, потребностей ребёнка, интересов, они всё-таки закладываются и культивируются в семье. Плюс, конечно, это ещё и обучение в университете им. Герцена. Потому что там, конечно, всё нацелено в основном на младшую школу. И они очень хорошо показывают, что именно это и есть такой сенситивный период развития очень многих процессов. И поэтому я стала заниматься, просто стало интересно. Когда пошла работать с детьми, я поняла, что, действительно, эта аудитория более интересная. Наверное, более благодарная, и отдачи гораздо больше. То есть, я вижу практически после каждого занятия, что что-то меняется и сдвигается. А когда мы работаем уже с юношами и подростками, то там гораздо сложнее, потому что характер у человека уже сложился. И, к сожалению, мы не всегда уже можем что-то сделать с теми, с кем работаем.
О. ШЕВКУН: Это интересный подход. Анна начала, что называется, копать глубже. Она увидела проблемы, и она подумала о том, как эти проблемы решать. И пришла к тому, что эти проблемы коренятся зачастую в детстве. Соответственно, и работать нужно с родителями и детьми. Ирина, а в твоём случае как это было? Как ты вообще до жизни такой дошла?
И. СУМАРОКОВА: У меня вообще получилось очень интересно. Я по своему первому образованию массажист, 15 лет работала в здравоохранении. Потом я решила поменять профессию, подалась в педагоги. В то время, это ещё были 90-е годы, я работала в «Камерате» с Ириной Николаевной Зарубиной, тогда ещё она была руководителем этой организации. Мне она поручила заниматься молодёжью и студентами, я даже помогала проводить ей некоторые исследования. А потом стали обращаться родители, у которых были маленькие незрячие дети. Как раз тогда пошла ретинопатия недоношенных, в конце 90-х годов. И пошёл бум этих недоношенных детей, и родители стали обращаться. И мне сказали: «Ты у нас одна педагог среди нас, вот ты и занимайся детьми». И потом мы отпочковались в свою организацию в 2001 году, так это всё и пошло. И то, что говорила Анна – действительно, большинство проблем, и то, что мама назвала «слепецкими привычками», – всё идёт из детства. И я бы даже сказала, что в основном эти все проблемы, они должны решаться до трёх-четырёх лет. Но просто получается так, что пока ребёнок маленький, и пока эти проблемы можно решить очень легко, к сожалению, родители в это время не готовы решать эти проблемы. Потому что они, во-первых, переживают тяжелейший родительский стресс из-за того, что у них такой ребёнок. А во-вторых, они нацелены на лечение ребёнка. Они не могут принять, что слепота – это состояние, в котором, скорее всего, ребёнку придётся жить всю жизнь, в большинстве случаев это так. Они стараются всеми способами вылечить ребёнка, едут в региональные клиники – не помогает, или в Москву, собирают по телевизору миллионы, едут в Израиль, такое тоже есть.
О. ШЕВКУН: Да, мы беседовали с Алексеем Любимовым, он рассказывал мне про эту историю. Это как раз тот самый возраст, когда можно больше всего сделать, а это упускается.
И. СУМАРОКОВА: Да, когда надо учить как раз ребёнка одеваться, есть ложкой, ходить на горшок. Вся эта рутина, которая как раз как служба ранней помощи работает, до трёх-четырёх лет. Потом время упущено. У ребёнка полный рот зубов, а он не знает, что ими надо кусать, жевать, потому что его кормили из бутылки. И тут никто не виноват, такая данность, что это так происходит. И мы сейчас, конечно, стараемся по ранней помощи как-то усилиться, чтобы у нас к четырём годам дети уже могли посещать детский коллектив. Пока это не всегда удаётся, но есть очень хорошие примеры тому.
О. ШЕВКУН: Я сейчас перейду к следующей теме, и вопрос будет сложный. Я задам вам этот вопрос, и дам время подумать, потому что ответ неочевиден. Анна, Ирина, вы в этой истории люди, которые работают с родителями. Занимаетесь этим на постоянной основе, и занимаетесь уже довольно давно. Нас будут смотреть взрослые незрячие, которым, возможно, никогда и в голову не приходило работать с родителями, работать с детьми. В английском есть такое понятие – «ролевая модель». Это пример для подражания, но немножко шире. Это человек, на которого ребёнок, подросток смотрит, и говорит: «А я хочу быть таким же. Я хочу в том-то этого достичь». Возможно ли как-то помочь нашим взрослым людям становиться такими примерами для подражания для незрячих детей, в тех условиях, когда в школу мы идти, зачастую, не можем? ВОС в школах нет, да и за пределами школы он далеко не всегда такой, какой хотелось бы. Вот человек нас смотрит и слушает, и говорит: «А мне есть, что передать этим детям». Одна часть – как это может работать? И другая часть – в каком конкретно моделировании, в каком примере, с вашей точки зрения, сегодня нуждаются дети разного возраста в общении с незрячими взрослыми? Большой вопрос, как на экзамене, даю время подготовиться. Прочитаю пока сообщение Татьяны Дьяченко. Она пишет: «У меня в колледже был педагог-тотальник. Наставник, помощник, друг, иногда родителей заменял. Он добился такого, что не всем зрячим удавалось, и вложил мне идею, что всё в жизни возможно». Павел Леонов продолжает: «Я сам слабовидящий, не слепой, конечно. Но я сам старался со зрячими общаться. Я потом нашёл себе зрячую жену. Но в детстве нужна среда своя. Я в подростковом возрасте понял, что социально отстаю». Михаил Сладков продолжает эту мысль: «На меня большое позитивное влияние оказали учителя интерната № 1 в Москве». Регина Филатова пишет: «Я с незрячими встретилась почти в 19 лет, о чём жалею. До этого был слепой знакомый, но я была маленькая, и о его влиянии мне сказать нечего». Максим Извеков: «Я тоже общаюсь как со зрячими, так и с незрячими, восхищаюсь родителями, о которых говорит Анна». Ирина Тинина пишет: «Главное, убогим ребёнка не воспитать. Мой горький опыт этому учит». Давайте с Анны, каково это моделирование, эти примеры?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Я думаю, что незрячий человек, который действительно хочет быть эталоном для незрячего ребёнка, или для его семьи, для его родителей, должен отвечать трём основным критериям. Во-первых, он должен быть счастливым, или хотя бы таковым казаться. Потому что если мы посмотрим в принципе, то основная роль такого наставника, такого педагога – это внушать ребёнку уверенность в том, что жить стоит. Что бороться стоит, что стоит что-то делать, а не сидеть, сложа руки. Мне кажется, это его основная функция, основной такой критерий, основная цель, которую должен представить такой взрослый незрячий. Второй момент – это, конечно, самостоятельность. В благополучии и успешности этого человека, конечно же, основную роль должен играть он сам. Понятно, что сложились определённые обстоятельства, что в какой-то степени кто-то ему помог стать успешным. Но, тем не менее, львиная доля усилий должна принадлежать именно ему самому. И третий критерий – это, как я понимаю, критическое мышление. Каждый из нас понимает, что мы не идеал и не эталон. В каких-то моментах мы можем служить такими идеальными примерами, идеальными носителями этой субкультуры незрячих. А в каких-то моментах мы от неё отступаем, может быть, мы себе даём в каких-то моментах послабления. И вот здесь мы должны понимать, и очень критически мыслить, что в этом я могу быть примером, а в этом – нет. Как мне кажется, эти три основных условия должны соблюдаться, чтобы человек действительно мог служить примером и эталоном.
О. ШЕВКУН: Кстати, мне кажется, что ребёнок не ищет идеального, он скоро понимает, где он хочет подражать, а где он не хочет. Например, в моей жизни был человек, про которого я потом понял, что я ему хочу подражать в его педагогическом мастерстве, я ему хочу подражать, как музыканту. Но я не хочу подражать ему в умении ориентироваться, потому что он не умел ориентироваться. Мне хватило этого детского, а потом уже взрослого понимания проанализировать, что я возьму, а что не возьму. Если мы сейчас скажем: «Ребята, а вы должны быть идеальными, а потом уже можете идти к детям», – то к ним никто уже не пойдёт, и правильно сделают, что не пойдут. Ирина, что вы добавите?
И. СУМАРОКОВА: Я хотела просто рассказать две истории о роли незрячих. Первая история – это мне всегда казалось, что для родителей очень важно видеть перспективы незрячего человека. Кем он может быть, как он может устроить свою жизнь, потому что у родителей всегда возникает очень много вопросов по этому поводу. И мы раз в год или два всегда делаем такое мероприятие, которое называем «Встреча в гостиной», когда приглашаем взрослых незрячих разных профессий. Массажистов, музыкантов, педагогов, просто людей, которые в обществе слепых работают слесарями-сборщиками, или ещё как-то. Одиноких, семейных, самых разнообразных, кто хочет прийти. И они рассказывают родителям, как сложилась их жизнь. Причём, условие такое, что им будут задавать любые вопросы, и обязательно отвечать на них.
О. ШЕВКУН: А я тебя перебью, и сразу задам «любой вопрос». Вы на такую встречу пригласите человека с двумя высшими образованиями, возможно, ещё и с кандидатской диссертацией, который мыкался, работу нигде не нашёл? Пошёл работать в колл-центр за какую-то нищенскую зарплату. И его это достало, он сказал: «Всё, ничего у меня в жизни не получается. Я буду сидеть дома и бухать»?
И. СУМАРОКОВА: Если он сам придёт, то пригласим.
О. ШЕВКУН: Пригласите?
И. СУМАРОКОВА: Пригласим, а почему нет? Знаете, что меня больше всего удивляет в жизни? Что если слепой человек не нашёл работу, он сидит и бухает, то он бухает потому, что он слепой. А сколько зрячих не нашли работу, и тоже бухают, но делают это потому, что у них в жизни что-то не сложилось? Если я иду в ободранных туфлях и с грязной головой, то я такая потому, что я слепая. Если любая другая тётка идёт с грязной головой, то она просто такая, как есть.
О. ШЕВКУН: Анна, поддержите Ирину в этом её таком праведном гневе?
И. СУМАРОКОВА: Подождите, я доскажу. Это первая история, и вот однажды у нас был такой казус: пришёл один мужчина, ему уже было за 30. Он музыкант, у него своя студия звукозаписи на центральной улице. У него зрячая жена, хотя он сам фактически свет видит только. И когда он стал рассказывать про свою семью, свою жену, что дети у него видят, то одна мама говорит: «Как же это она зрячая за тебя за такого замуж вышла?? И это сказала мама, у которой рос незрячий ребёнок. Он ей ответил достойно, сказал: «Наверное, она меня полюбила, раз вышла за меня замуж. Наверное, нашла во мне что-то такое, чего она не нашла в видящих мужчинах». И второй случай именно о роли незрячего. Однажды к нам в центр приехала Диана Гурская. И пришла маленькая незрячая девочка, которая у нас очень хорошо поёт, ей все пророчат музыкальное будущее. И она очень хотела просто потрогать Диану. Эта девочка совершенно незрячая, и ей очень хотелось дотронуться до Дианы, погладить её, подержать за руку. А мама как-то её увела быстро одеваться, и девочка начала просто выть. Знаете, стоит такой ор и вой в центре, и я подошла, говорю: «Ты чего плачешь?» Она меня обняла, и отвечает: «Я хочу Диану потрогать, а меня мама увела одеваться». Я подошла к брату Дианы, а он такой, очень жёсткий человек, не очень-то к нему подойдёшь. Я ему говорю: «Роберт, вот эта незрячая девочка очень хорошо поёт, может быть, она будет вторая Диана, когда Диана состарится. Она очень хочет её потрогать, разрешите ребёнку». И он разрешил, и была такая картина, когда эта незрячая девочка трогала Дианино платье, а Диана трогала её платье – я чуть не плакала сама, наблюдая за этим. Этой девочке, ей было тогда лет 10-11, для неё это было очень важно – дотронуться до своего кумира. Она её кумир, она тоже певица, и девочка мечтает быть незрячей певицей. И мне кажется, такие вещи должны быть в жизни незрячего ребёнка обязательно, если он этого хочет. И потом, вы знаете, мне кажется, это не то, что касается мам незрячих детей, это касается всех мам. Ребёнок сам выбирает, с кем ему общаться, с кем не общаться, у него есть такое право, у любого ребёнка.
О. ШЕВКУН: Анна, что добавите, что скажете?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Наверное, я бы немножко прокомментировала момент, о котором вы спрашивали. То есть, пригласили бы человека с двумя высшими образованиями, но который в итоге себя в жизни не нашёл? Я думаю, что всё-таки, если цель мероприятия в том, чтобы родителям дать какие-то модели поведения, то всё-таки, наверное, уместнее приглашать людей, которые себя в социуме как-то нашли. То есть, может быть, он и не имеет двух высших образований, но он нашёл где-то свою нишу, и он действительно не лишний человек. Мне кажется, что это тоже очень важный критерий. Тут, наверное, просто вопрос подхода, для чего в принципе мероприятие создаётся. Потому что таким людям тоже нужно общение, и они достойны принимать участие в мероприятиях.
О. ШЕВКУН: Мария, чего вы ожидаете от незрячих людей, от любых взрослых, но и от незрячих, которые общаются с вашим сыном? Зрячий пример, по поводу которого, если бы вы увидели этого человека, и сказали: «Слушайте, я хочу, чтобы вы с моим сыном познакомились, и с ним как-то пообщались». К какому человеку, с какими качествами вы бы с подобной просьбой, наверное, обратились? А может быть, ни к какому?
М. ЕРШОВА: Наверное, к такому, который принимает себя таким, какой он есть. Это в первую очередь для меня, потому что если человек не принимает себя таким, какой он есть, тогда всё плохо складывается. И ребёнок очень чувствует, это черта такая, кстати, по голосу, по всему, какой человек, как ему, хорошо, плохо, и хочет ли он с ним общаться. Но моё мнение, что человек должен себя принять таким, какой он есть. Да, я не вижу, но от этого я не становлюсь лучше или хуже, просто я такой. Вот это, наверное, самый главный посыл, я и сама так считаю, и транслирую своему сыну. Я его понимаю и люблю таким, какой он есть, вне зависимости от того, видит он, или не видит. И я честно очень рада, что, когда мой ребёнок пошёл в детский сад, и он сталкивался с другими, со зрячими детьми, ему говорили про слепоту какие-то вещи…
О. ШЕВКУН: «Ты чо, слепой, что ли?!»
М. ЕРШОВА: Да, и такое. Сын очень спокойно это всё воспринимал, он со мной разговаривал по этому поводу, мы с ним это обсуждали. И я всегда ему говорила, что он такой, какой он есть, и нужно себя любить вне зависимости от всех обстоятельств. Конечно, нужно становиться лучше, круче, учиться, и вообще в жизни что-то делать. Но, тем не менее, нужно в первую очередь любить себя, какой ты есть, наверное, это самое главное. И те люди, с которыми я встречалась, Анна и Алексей, мне кажется, они очень круто себя в жизни реализовали. Они очень много делают не только для себя, но и для окружающих незрячих и их родителей. И очень много дают информации и зрячим людям о том, что слепота – это не так страшно. И что можно жить очень даже хорошо и счастливо. На самом деле, я часто вижу, что зрячие могут быть несчастливы, а незрячие могут быть счастливы.
О. ШЕВКУН: Да, можно сказать: «Ты же незрячий, поэтому ты и несчастный». Но это неправильно.
М. ЕРШОВА: Это неправильно, да, однозначно.
О. ШЕВКУН: Тут несколько очень кричащих сообщений пришло. Ирина Тинина рассказывает: «Со мной в Гельмгольце лежал мальчик, у него глаз протезированный. Так ему внушили, что так у всех». Не травмировать же ребёнка, вот ему и внушили, что у всех так. Это мне напоминает старую историю, если помните, у Чайковского «Иоланта». Я думал, что она осталась два века назад, но она не осталась там, она иногда воскресает. И Татьяна Дьяченко пишет: «Как по мне – ужас просто! Показывать родителям массажистов, музыкантов и слесарей из ВОСа. И потом они начинают навязывать ребёнку его будущий жизненный путь, ибо им такой пример дали, как нормальный». Я частично понял, что имела в виду Татьяна. Им показали массажиста, а потом ребёнку говорят: «У тебя, как у слепого, две-три профессии».
И. СУМАРОКОВА: Нет, почему, мы показываем не только массажистов. Какие есть профессии, мы таких и показываем. Нет у нас космонавтов незрячих в городе, и водителей троллейбусов тоже, к сожалению, негде взять.
О. ШЕВКУН: Хорошо, я бы не сел!
И. СУМАРОКОВА: И моряков нет, кто есть, того и показываем. Мы просто показываем какие-то примеры судеб. Людей, которые сами ведут своё хозяйство, имеют семью, имеют детей, профессию. Меняют профессию, может быть, по жизни, сначала выучились на одно, потом переучились на другое. Наша-то задача – показать, что у незрячих людей жизнь, на самом деле, и жизненные проблемы, с которыми они сталкиваются, мало отличается от тех проблем, с которыми сталкиваются видящие люди. Те же самые любовь, страсти, разводы, измены, всё это есть абсолютно так же. И никто от этого не уйдёт, ни зрячий, ни слепой. Вот наша цель какая, то есть, показать сходство людей, а не их различия.
О. ШЕВКУН: Павел Леонов пишет: «А мне кажется, надо приглашать и тех, и других, иначе это «успешный успех» получится. Неудачные примеры тоже надо показывать».
И. СУМАРОКОВА: Я вам другое сажу, что неудачники – они сами никуда не пойдут, честно. Правда, Олег задал такой вопрос провокационный, пригласили бы. Я бы пригласила, да разве же он пойдёт?
О. ШЕВКУН: Регина пишет: «Мне вообще это дико, когда говорят, что другой это делал, у него получилось – давай и ты. Мы все разные».
И. СУМАРОКОВА: Просто многие родители живут, и они считают, что это только у них такой ребёнок. И что больше ни с кем такого не было, что они одни-единственные такие, которым так не повезло. Кроме, может быть, ещё родителей, у которых тоже такие дети. Но такие дети были всегда, и они вырастали во взрослых людей, делались стариками, умирали, и проходили тот же жизненный цикл, что и обычные люди.
О. ШЕВКУН: Анна, конкретно в вашей организация, которую вы возглавляете, что происходило за последние год-два? Насколько я понимаю, вы во Владимире реально меняете ситуацию, меняете доступность. Просто немножко о том, чем ваша организация реально занимается и, может быть, чего она достигла за последнее время?
А. МЕЩЕРЯКОВА: У нас несколько направлений работы. Работа с детьми и их родителями – это оно из направлений. Здесь мы проводим различные коррекционно-развивающие занятия, просветительские мероприятия на базе специальной библиотеки. Это одна из сфер работы, и в этом же направлении одно из наших достижений – нам удалось найти средства и очень хорошего мастера для изготовления макета нашей школы. Во Владимирской школе, к сожалению, несмотря на то, что она существует уже 125 лет, у нас никогда не было макета школы. Соответственно, когда мы встречались с выпускниками, мы обнаруживали, что дети элементарно не представляют себе особенности здания.
О. ШЕВКУН: Они отучились в школе, и они не представляют?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Да.
О. ШЕВКУН: А они что, это здание не излазили? Я вспоминаю, как мы даже до чердака добегали.
А. МЕЩЕРЯКОВА: Здание очень сложной конфигурации, там очень старинное училище с домовой церковью. Далеко не во все участки этого здания есть доступ, во-первых. Во-вторых, снаружи здание, к сожалению, никто никогда не обследовал.
О. ШЕВКУН: Да, лазить по стенам не дадут.
А. МЕЩЕРЯКОВА: Да, к сожалению, мы сталкивались с тем, что выпускники не знают элементарных вещей. Например, где парадное крыльцо, потому что они туда никогда просто не ходили, его не открывали. Мы передали этот макет школе, и планируем в ближайшее время провести такой цикл занятий по ориентировке, который позволит сформировать хотя бы начальные знания у детей о здании школы. Потому что ситуация в школе, на самом деле, достаточно непростая с этим. Что касается других направлений работы – это тифлокомментирование, у нас было реализовано два достаточно серьёзных проекта за последние полгода. Первый касался синхронного тифлокомментирования спектаклей для различных возрастных категорий незрячих людей. Второй проект – мы создали небольшую домашнюю студию по записи тифлокомментариев. У нас было выпущено три полноформатных фильма и один мультипликационный. Сейчас мы продолжаем работу, и надеюсь, что у нас периодически тоже будут появляться художественные фильмы с нашими тифлокомментариями. Опять же, есть достаточно большой запрос от родителей на мультфильмы. Мы этого не учли, когда создавали проект, но потом обнаружили, что запрос достаточно большой. Далее, мы ещё, конечно, занимаемся проблемами доступной среды, безусловно. Тоже достаточно часто обращаются по этому поводу из организаций. Последняя наша серьёзная работа с Владимирским железнодорожным вокзалом, где проект составляли, собственно, с моим участием. Этот проект в данное время практически реализован, и доступность на вокзале уже существует. Сейчас мы ждём результатов конкурса под президентский грант. Надеемся, что будет одобрен наш проект – создание путеводителя по городу Владимиру для незрячих людей. Это будет путеводитель именно по пространственной ориентировке. С адаптированными картами, описанием важнейших транспортных узлов, автобусных и железнодорожных маршрутов. То есть, мы надеемся, что его рано или поздно всё-таки одобрят. И есть действующий проект, который немножечко притормозился из-за самоизоляции, но я надеюсь, что всё-таки найдутся туристы, которые захотят к нам приехать. Это проект, который называется «Туризм без барьера». Дело в том, что у нас уже был двухлетний опыт проведения экскурсий с макетами и тифлокомментированием по исторической части Владимира. Я сама эту экскурсию разрабатывала, и нас уже посетили не только жители Владимира, но и нижегородцы, и ярославцы, и москвичи. Были достаточно хорошие отзывы об этой экскурсии, она была тематическая, по местам пребывания во Владимире Герцена. Но в эту экскурсию были включены все наши основные исторические памятники. Как это происходит? Мы подводим группу непосредственно к объекту, даём в руки макет, комментируем очень подробно этот макет. Даём возможность людям всесторонне его осмотреть. И плюс у нас есть ещё специальная тактильная карта, где отмечены всё остальное точки нашего маршрута. Мы им показываем исторический центр, как он выглядит сейчас, какие в нём особенности. То есть, именно саму конфигурацию города, пытаемся сформировать у людей первоначальные пространственные представления о нём. И в общем-то, мы достаточно хорошие отзывы об этой экскурсии получали, надеюсь, что люди к нам потянутся. У нас будет разработано ещё три таких экскурсии. Уже с другой тематикой, но тоже с демонстрацией макетов и тифлокомментированием. Кроме того, у нас в рамках этого проекта планируется разработка квеста для незрячих, аудиогида по одному из музеев нашего города. И тоже путеводителя по историческому центру города с рельефными иллюстрациями и подробными тифлокомментариями.
О. ШЕВКУН: Короче, я понимаю, что ближе к осени нам нужно взять и приехать редакционной группой канала Tiflo.info к вам, и видео сделать, и прямые эфиры какие-то. Я хочу сразу задать вопрос Марии. Вы мама незрячего ребёнка, что из того, о чём рассказывала Анна, коснулось конкретно вашей семьи? Потому что часто бывает такие истории, когда проекты делаются, отчёты пишутся, это всё очень красиво. А конкретных людей это касается мало. Что коснулось конкретно вас и вашего сына?
М. ЕРШОВА: Самое главное всё не забыть, потому что много всего. В первую очередь хочу сказать, что мой ребёнок смог посетить театр. Фольклорный театр «Разгуляй», два представления, которые проходили в этом и прошлом году с тифлокомментированием. И это было очень здорово, потому что раньше, когда я его водила в театр, он говорил, что ему скучно. Ему неинтересно, что я рассказываю, неинтересно сидеть, и много было всяких отговорок. Он ходил, осматривал все эти помещения, занимался там чем угодно, но не смотрел само представление. А тут он прям два раза на одном дыхании сходил на это представление. И не только я, и дети, и родители за детей были очень рады и счастливы. Когда я узнала, что у меня ребёнок незрячий, я знала, что в городе ничего такого нет. Я даже не то что не надеялась, я верила, что когда-то это будет, и очень здорово, что это пришло. Далее, это фильмы, которые с тифлокомментированием, фильм «Опасные каникулы» мы с ребёнком очень много раз смотрели, но без тифлокомментария. Когда он посмотрел с тифлокомментарием, он, конечно же, был очень рад и счастлив.
О. ШЕВКУН: То есть ребёнок этому учится. Он знакомится и с миром взрослых незрячих тоже, и он изучает этот мир, действительно, с позитивной точки зрения?
М. ЕРШОВА: Да.
О. ШЕВКУН: Мы говорили сегодня о примерах, о моделях, это как раз и работает через такие практические дела.
М. ЕРШОВА: Да. Сын абсолютно хорошо относится и к зрячим, и к незрячим. Вот просто пример: он может прийти в магазин и сказать: «Здравствуйте, я вообще-то не вижу, помогите мне купить то-то и то-то!». У нас магазин рядом с домом, и он абсолютно себя хорошо чувствует во всём этом, и ничего не стесняется, не боится. И, как он говорит, ему в общем-то хорошо. Ещё в библиотеке было очень много занятий, и по городу Владимиру, и сказки были, «Каменный цветок», где очень красиво, с музыкальными вставками было рассказано. Показывали этот станок, на котором всё это обтачивали, показан сам цветок, это было очень здорово и замечательно. Было ещё занятие по планетам, и тоже было очень интересно всё это, с моделями планет. Мы смотрели, как вокруг солнца всё это крутится-вертится на примерах. В общем, очень много было таких занятий и заданий. Также, конечно, возможность осмотреть тот же макет школы, это что-то такое невероятное. Он, конечно же, посмотрел, везде походил, и сказал: «Я думал, что школа у нас больше». Это тоже очень хорошо отражается на ребёнке, на том, как он ориентируется. Вообще, все занятия с Анной, и то, как он может сейчас любой объект взять, хоть снег, хоть одеяло, и сказать, на что он похож. То есть, работает очень много всяких процессов, в голове запускается. И конечно, я очень этому рада. И ещё я могу сказать, раньше, когда я с ребёнком ходила по городу и описывала разные достопримечательности, я читала, что нужно научить ребёнка, какие геометрические тела есть, и как-то пытаться объяснить, что на чём стоит, и как всё это выглядит. Но наличие макетов, которые теперь есть благодаря Анне, конечно, меняет дело. Он может всё осмотреть, ещё и благодаря тому, что Анна учит его осматривать эти макеты правильно, это даёт ещё больший результат.
О. ШЕВКУН: Ирина, скажите мне, есть ли конкуренция у тифлопедагогов? Не было ли у вас сейчас ощущения, что они столько делают, они нас обставили, обошли? Или не обошли, мы всё равно круче?
И. СУМАРОКОВА: Я даже об этом не думала.
О. ШЕВКУН: А критерий успешности работы с родителями, работы с семьёй, когда представители твоей организации работают с семьёй. Когда вы можете сказать, что вот, удалось? Я понимаю, что это индивидуальная история, но как ты для себя отличаешь, успешная работа с этой семьёй или неуспешная?
И. СУМАРОКОВА: Мне кажется, хороший результат, я так оцениваю, когда родители перестают стесняться, что у них такой ребёнок. Когда они его принимают таким, какой он есть. И когда они его могут и поругать, как обычного ребёнка. Или что-то с него требовать, не боясь того, что я его сейчас наругаю, а он незрячий, как можно на незрячего ребёнка ругаться. Когда они к нему начинают относиться, как к обычным своим другим детям, если они у них есть. Или просто как к обычному ребёнку. Понимаете, потребности детства, они априори, а потребности слепоты, они уже вторичны. Вот когда к родителям приходит это понимание, то я вижу, что мы работаем не зря.
О. ШЕВКУН: Часть проблем, о которых мы сегодня говорили, на самом деле это общие проблемы, они касаются и зрячих, и незрячих. Например, Регина пишет: «У меня мама тоже считала, что я только музыкантом могу быть». Татьяна продолжает: «Родителям сказали, что это лучший путь, и они начинают ребёнку диктовать, чтобы он делал так, потому что это правильно. А он, может быть, совсем другое хотел. Но авторитет родных не перешибёшь». Я бы тут сказал, что ведь на самом деле мы все, родители и зрячих, и незрячих детей делаем то же самое. Я мечтал, чтобы мой ребёнок был филологом, мне казалось, что это лучший путь, и, может быть, немножко журналистом тоже. А он, может быть, другого хочет. Так что это не слепецкая история.
И. СУМАРОКОВА: Многие мамы говорят: «Я всю жизни проработала медсестрой, но мечтала быть врачом. Пусть мой ребёнок будет врачом во что бы то ни стало».
О. ШЕВКУН: Да, он отработает то, чего я не достигла. По поводу «слепецких привычек» в чате было интересное наблюдение о том, что ограждать от взрослых незрячих, чтобы у человека не сформировались так называемые «слепецкие привычки», бесполезно. Потому что они формируются даже без контакта с взрослыми незрячими.
И. СУМАРОКОВА: Тем более, что незрячий ребёнок не видит, что делают взрослые незрячие, он не перенимает это.
О. ШЕВКУН: Конечно. То есть, тут очень важно действительно разделять разные вещи. Дальше Скай отмечает по поводу того, что Анна говорила про макет: «Первое, что мы делали на уроках ориентировки, это выкладывали на приборе ориентир-план школы». Я подозреваю, что Анна со своими подопечными тоже это делает, но только владимирская школа такое сложное здание, что ты его не выложишь.
А. МЕЩЕРЯКОВА: Дело в том, что я не преподаю официально ориентировку во Владимирской школе. И там она, к сожалению, в принципе не преподаётся, и мы все по этому поводу в достаточно шоковом состоянии. Был случай, когда ученик нашей школы обращался в «Перспективу».
И. СУМАРОКОВА: И прошёл у нас реабилитацию, в течение двух недель взял трость, и начал ходить, была такая история.
О. ШЕВКУН: Я думаю, что нужно завершать эфир. Мария, чего вы ждёте от взрослых людей в общении с вашим ребёнком, если чего-то ждёте?
М. ЕРШОВА: Я жду того, что они будут нормальными. Я особо не возлагаю на них каких-то надежд, я считаю, что они просто должны быть нормальными людьми.
О. ШЕВКУН: Хорошо, тогда заключительный вопрос, он самый сложный для Анны и Ирины. Есть люди, которые идут за нами, есть люди, которые меняются. Есть дополнительные патологии, и вообще, незрячие дети сегодня отличаются от тех, которые были 20 лет назад. Мы тут не сказали про все эти дополнительные патологии, просто не успели. Что бы вы хотели передать этим детям? Навык, какая-то грань отношения к жизни, какая-то черта характера? То есть, вам важно, чтобы незрячие, которые будут в “Тифлостриме” лет через 10-15, чтобы у них это было. Что бы вы хотели донести до этих ребятишек?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Я бы попробовала передать незрячим детям какую-то жажду информации, жажду получения чего-то нового, новых впечатлений, новых идей. Потому что зачастую то, что я сейчас вижу, у детей, которые учатся в интернате, полная какая-то аморфность и безинициативность. Я вспоминаю нас, сколько мы всего делали по собственной инициативе, сколько мы всего хотели. С каким трудом мы добывали и читали книжки всеми возможными способами. Я бы пожелала, чтобы у детей действительно была любознательность и была эта необычайная жажда информации, которая всегда толкает человека вперёд, и заставляет его развиваться. То есть, не удовлетворяться наличной ситуаций, постоянно пытаться что-то изменить. Узнать что-то новое, прийти к чему-то новому, достичь чего-то нового. Наверное, это я хотела бы пожелать родителям и детям.
О. ШЕВКУН: Анна, может, запретить использование электронных библиотек, чтобы по Брайлю читали?
А. МЕЩЕРЯКОВА: Нет, я не считаю, что этот запрет уместен.
О. ШЕВКУН: Хорошо. Ирина?
И. СУМАРОКОВА: Я хотела начать с того же, что сказала Анна, но теперь я разовью её мысль немножечко. Мне бы хотелось передать незрячим детям, молодёжи, с которой я тоже работаю, желание созидать. Делать что-то не только для себя, но и делать что-то для других. Пусть это банально, может быть, прозвучит, но, чтобы от тебя действительно была какая-то польза. Конечно, «себя самого любимого» тоже надо не забыть, но и другим людям чтобы вокруг тебя было тепло и радостно. Мне кажется, это самое главное, тогда человек себя чувствует востребованным, счастливым, а мне хотелось бы, чтобы дети были счастливы в жизни во взрослой. И вот это ощущение хотелось бы им передать.
О. ШЕВКУН: Мария, есть вам, что сказать?
М. ЕРШОВА: Что бы я хотела сказать и пожелать и родителям, и детям: чтобы родители принимали и любили ребёнка таким, какой он есть. И себя принимали такими родителями, какие они есть. Чтобы они понимали, что они родители незрячего ребёнка, но не делали из этого большую трагедию. Безусловно, есть какие-то моменты, ограничения, сложности, но в этом можно находить свои плюсы. Я бы хотела, чтобы они были счастливы как родители, вне зависимости от того, зрячий у них ребёнок, или незрячий. И чтобы передавали детям свою уверенность в том, что они нормальные.
О. ШЕВКУН: Спасибо огромное, Мария Ершова, мама незрячего ребёнка. Спасибо вам!
М. ЕРШОВА: Спасибо. Мне было приятно участвовать!
О. ШЕВКУН: Анна Мещерякова, спасибо вам огромное! Всё-таки мы надеемся до Владимира доехать.
А. МЕЩЕРЯКОВА: Мы всех ждём, всех приглашаем!
О. ШЕВКУН: И Ирина Сумарокова. До Нижнего Новгорода как-то проще доехать нам.
И. СУМАРОКОВА: Приезжайте! Спасибо, что пригласили меня, было очень приятно увидеть старых знакомых и познакомиться с Марией. Я вам искренне желаю получить удовольствие от вашего ребёнка, и чтобы у него тоже было всё хорошо. Спасибо большое!
О. ШЕВКУН: Друзья, всем пока!