Британка Никола Нейлор и россиянка Екатерина Романова занимаются конным спортом.
Возможно, очень скоро они встретятся на международных соревнованиях по выездке.
Ну а сегодня они встречаются здесь, в нашем эфире. Чтобы рассказать, как незрячие люди приходят в конный спорт, тренируются и достигают успехов.
В разговоре участвуют также тренер Виктория Мартынова, ведущая – Кристина Тельпук, переводчики – Ксения Блэйк и Олег Шевкун.
Поговорим!
Эфир 16.05.2020.
Текстовая версия
Кристина ТЕЛЬПУК: 14.00. в Москве, и некоторых других частях нашей прекрасной родины. Сегодня суббота, необычное время для любителей поговорить. Мы снова с вами. Я, главный любитель поговорить, Кристина Тельпук. А также Ксения Блэйк. Ксюша, привет!
Ксения БЛЭЙК: Привет!
К. ТЕЛЬПУК: И Олег Шевкун.
Олег ШЕВКУН: Привет всем!
К. ТЕЛЬПУК: Сегодня Олег и Ксения у нас осуществляют очень важную миссию – они переводят для нашей гостьи и нашу гостью. У нас сегодня иностранная гостья. Это Никола Нейлор – профессиональная всадница.
Никола НЕЙЛОР: Всем привет!
К. ТЕЛЬПУК: Также, помимо Николы, здесь ещё одна профессиональная всадница, только уже из России, Катя Романова. Екатерина, привет!
Екатерина РОМАНОВА: Добрый день!
К. ТЕЛЬПУК: Сегодня наша тема – незрячие всадники. Люди, которые выбрали своей профессией общение с лошадьми и соревнования на лошадях. И они считают это частью своей жизни. Мы сегодня очень подробно их об этом расспросим. Хочу начать наш разговор с Кати. Скажи, пожалуйста, как и когда ты пришла в конный спорт?
Е. РОМАНОВА: Это было 11 лет назад, осенью 2008 года. Я случайно узнала, что одна девушка занимается верховой ездой, и она незрячая. При том, что я всегда, с детства, обожала лошадей, мысль о том, что можно заниматься верховой ездой, мне даже в голову не приходила. А тут как бы наглядный пример.
К. ТЕЛЬПУК: Тебе эта мысль не приходила потому, что у тебя были проблемы со зрением, и ты считала, что это невозможно?
Е. РОМАНОВА: Мне это не приходило в голову, потому что я как-то не думала, что можно с этим в принципе связать свою жизнь. Понимаете, есть твоя реальная жизнь, а есть какие-то мечты, которые мечтами и остаются. Есть ребёнок, есть дом, семья, обязанности, есть необходимость зарабатывать на жизнь. А лошади – это где-то там. Но здесь был реальный пример – человек, который занимается. То есть, это существует, мне этого было достаточно. Я тут же попросила её познакомить меня с тренером, попросилась на первое занятие. И мне повезло, потому что у тренера было свободное время. У неё освободилось место от другого спортсмена, и она меня взяла.
К. ТЕЛЬПУК: Получается, что на протяжении 11 лет без перерыва ты занимаешься конным спортом?
Е. РОМАНОВА: Да. Были небольшие перерывы, в один-три месяца, но, в общем, фактически без перерывов.
К. ТЕЛЬПУК: Никола, сейчас я хотела бы спросить вас. Расскажите, пожалуйста, когда вы начали заниматься конным спортом? Я знаю, что у вас очень долгая, интересная история, расскажите её нам, пожалуйста.
Н. НЕЙЛОР: Да, история у меня интересная, и жизнь тоже интересная. Я познакомилась с лошадьми уже в середине моей жизни. Дело в том, что всадниками были мои родители. У нас дома были пони, и я с детства ездила на лошадях. В детстве я была слабовидящей и занималась не только верховой ездой, но, более того, также ещё и конкуром. Я не всё видела, но могла сделать вид, что всё нормально. Но проблема была в том, что к восемнадцати годам я поняла ту же нестыковку, о которой говорила Катя. Нестыковку между мечтой и реальностью. Было два способа делать карьеру в конном спорте. С одной стороны, я сама могла быть всадницей. Но если я не могла водить машину, то какие уж тут лошади? С другой стороны, я могла быть тренером, но и на это зрения не хватало. Надо было чем-то заниматься, и я пошла в университет в поисках карьеры. В университете я окончательно потеряла зрение и стало окончательно не до лошадей. Мне было очевидно, что о лошадях придётся забыть и строить карьеру как-то иначе. Прошло много лет. В 2005 году моя дочь стала наездницей, стала заниматься лошадьми. Потом, к 2009 году, она стала заниматься конным спортом. И тут я поняла, что и для меня такая возможность тоже открыта. Вот так, через дочь, постепенно, я тоже пришла в конный спорт.
К. ТЕЛЬПУК: Правильно ли я поняла, что у вашей дочери тоже есть проблемы со зрением? И вы из-за этого решили, что вы тоже могли бы заниматься конным спортом?
Н. НЕЙЛОР: Нет, у меня дочь зрячая, она просто захотела кататься на пони. Но это стало причиной и основанием для меня, чтобы вернуться в мир лошадей.
К. ТЕЛЬПУК: Скажите, пожалуйста, долго ли вам пришлось восстанавливать навыки верховой езды? Или это была уже совершенно другая езда, и вам пришлось заново всему учиться?
Н. НЕЙЛОР: На самом деле, по сути, всё было очень просто. Просто села на коня и поехала. С этим проблем не было, проблемы возникли в другом. Я ведь занималась конкуром, а тут выездка. Совершенно другая дисциплина, совершенно другой вид спорта. Если в общих чертах всё осталось тем же, что я знала, то здесь, конечно, мне пришлось, накладывая на новую основу, осваивать дисциплину выездки.
Е. РОМАНОВА: Как долго у вас проходил период адаптации к выездке? Там же другая посадка, немножко другое взаимодействие с конём. Как долго пришлось переучиваться?
Н. НЕЙЛОР: На самом деле, тут сложно сказать, когда это закончилось, потому что это не закончилось. Это постоянно продолжающееся путешествие, привыкание, переучивание, освоение чего-то нового. Но штука в том, что это освоение для меня, как для незрячей наездницы, не отличается от того, что делают зрячие. То есть, я не могу сказать, что этот процесс завершился, он продолжается.
Е. РОМАНОВА: Уже полностью потеряв зрение, пробовали ли вы заниматься конкуром? Были ли попытки прыгать, и если да, то на какую высоту?
Н. НЕЙЛОР: Нет, и я объясню, почему. К тому времени, когда я училась в университете, я уже полностью потеряла зрение, и всякие попытки заниматься конкуром прекратились. Да, в последние несколько лет я пару раз пыталась. Но это для удовольствия, для забавы, никак не в рамках спортивных соревнований или даже тренировок. Причина простая – до того, как полностью потеряла зрение, я, по крайней мере, видела преграду по цвету. Я распознавала цвет преграды уже в самый последний момент, практически в момент приближения. И этого было достаточно. Сейчас я эту преграду, которую нужно перепрыгнуть, просто не вижу. Поэтому я не знаю, как я могла бы заниматься конкуром.
Е. РОМАНОВА: А сама попытка, сам прыжок, имел место быть? Если да, то тренер обозначал голосом, когда надо готовить коня к прыжку? Или тренер сам понимал, что надо прыгать, и вы просто подстраивались под него?
Н. НЕЙЛОР: Я работаю на стадионе, где занимаются выездкой. Там фиксированный размер стадиона и фиксированное расположение, к которому ты уже привыкаешь. И я к нему привыкла. Мы поставили преграду около определённых букв, и я чётко знала, где эта преграда находится. Я знаю эту арену, этот стадион. Более того, темп, сам ход определяла лошадь. Я не вмешивалась в этот процесс, потому что я имела примерное представление, где находится преграда. Но лошадь, в данном случае, понимает лучше. И в тот момент, когда лошадь собирается сделать прыжок – ты это чувствуешь.
К. ТЕЛЬПУК: Никола, я бы хотела спросить, как вы искали тренера? Долго ли вы искали тренера? Сложно ли вам было найти конюшню, где вы будете заниматься? Вообще, насколько в Англии среди незрячих распространено заниматься конным спортом?
Н. НЕЙЛОР: Для меня было достаточно просто найти тренера. Кстати, мой тренер никогда не работал с незрячими наездниками или с наездниками с инвалидностью. Дело в том, что я часто участвую в национальных соревнованиях среди спортсменов без инвалидности. Собственно, в национальных соревнованиях у меня есть опыт. И буквально недавно я была выбрана, чтобы участвовать в международных соревнованиях для всадников без инвалидности. Поэтому критерием отбора для меня была общая квалификация тренера. А не то, насколько он умеет работать с наездниками с инвалидностью. И мы с тренером вместе обнаруживали сложности.
К. ТЕЛЬПУК: А для тренера это был некий вызов, как вы считаете?
Н. НЕЙЛОР: Думаю, да. Но, с другой стороны, это весьма интересно было.
К. ТЕЛЬПУК: Я тоже так думаю, потому что, когда человек впервые сталкивается с чем-то непознанным, это всегда интересно. И история Кати и её тренера в этом смысле во многом похожа. К сожалению, Виктория Мартынова, тренер Кати, не смогла сегодня здесь быть. Но она любезно согласилась ответить на наши вопросы. Я бы хотела сейчас, чтобы мы все послушали её ответы. И после этого, Катя и Никола, у меня к вам просьба: если вам будет, что прокомментировать, если будет, что сказать после выступления Виктории, я бы очень хотела вас послушать. (Начало записи).
Виктория МАРТЫНОВА: Я Виктория Мартынова, работаю в организации РОО «Флёна». являюсь там старшим тренером. Также я являюсь судьёй по конному спорту I категории. Работаю я в сфере инвалидного конного спорта с 2001 года. Что касается вопросов. Существует ли какая-то специальная методика по обучению незрячих всадников верховой езде? У нас в России такой методики пока нет. Не знаю, как за рубежом, по крайней мере, мне она пока не попадалась. Сложно ли обучить незрячего всадника в сравнении с тем, кто имеет другую форму инвалидности? И если да, то в чём сложность? Естественно, это совершенно другая категория людей с инвалидностью. Потому что мы, как ни странно, очень сильно завязаны на визуальное восприятие. И поэтому любую другую категорию, кто обладает полной картиной того, что он делает, всё-таки научить азам верховой езды проще. С незрячим всадником сложность заключается в том, что он не только своим телом должен владеть, но ещё и соизмерять свои действия с тем, что делает лошадь под всадником. А это тоже достаточно сложно. Тем более, что всадник не видит, что лошадь сделает в тот или иной момент. И он вынужден полагаться только на свои собственные ощущения. Даже если ты объясняешь всаднику, что нужно делать, не всегда он с лёгкостью преодолевает собственный страх перед тем, что он не видит, что делает лошадь в тот момент, когда он исполняет на ней упражнение. Это, наверное, одна из самых основных сложностей. И естественно, когда уже всадник у тебя первые азы верховой езды освоил, начинается тонкость работы с лошадью. Когда мы уже переходим к активной фазе управления, сложность именно в том, что опять же, всадник не всегда способен скоординировать свои действия и ответные действия лошади. И это тоже достаточно трудно в преодолении, в отличие от всадников с инвалидностью других категорий.
Сколько нужно времени, чтобы вырастить конкурентноспособного всадника? Это очень сложный вопрос. И каких-то конкретных цифр вам не назовёт ни один уважающий себя тренер. В том плане, что даже в обычном классическом конном спорте мы никогда не знаем, сколько времени потребуется тому или иному всаднику. Потому что это очень индивидуально. У кого-то получается быстрее схватить суть и почувствовать лошадь, у кого-то медленнее. У кого-то есть врождённый талант и быстрее получается, а у кого-то это вырабатывается годами тренировок. И далеко не всегда из каждого спортсмена мы можем вырастить конкурентноспособного международника. То есть, каких-то конкретных временных рамок нет. В среднем, у классического всадника, грубо говоря, не имеющего патологий, на это уходит около 10 лет. Соответственно, мы говорим о том, что любая особенность здоровья увеличивает этот срок. Потому что, в любом случае, есть определённые этапы подготовки. Если пропустить хотя бы один из них, не получится вырастить хорошего всадника. И они далеко не всегда преодолеваются так быстро, как нам хотелось бы. Поэтому, в большинстве своём, спортсмены с ограниченными возможностями здоровья, как это сейчас принято говорить, они тратят всё-таки больше времени на прохождение этих этапов подготовки. Но в среднем, это не менее 10 лет.
Каков ваш первый опыт обучения незрячего всадника? Это, наверное, как раз была Ира Чупрынова, которая у меня была до Кати. Но этот первый опыт, можно сказать, он был практически даже не опыт, а такие действия наощупь, собственно, как и с Екатериной. В принципе, самый яркий опыт – это как раз Катя. В силу того, что и у нас в России, да и в мире этих всадников единицы, практически любой опыт можно назвать первым. У нас в Москве-то таких всадников на сегодняшний день – Катя и появилась ещё парочка совсем недавно начавших заниматься. В общем-то, и всё.
Случаи, когда я отказывалась? Нет, таких случаев у меня не было. Я вообще в принципе стараюсь не отказываться. Только если уже действительно я понимаю, что в данной конкретной паре мы не сработаемся. Но таких у меня было буквально один или два. Но это не незрячие, это с другими патологиями всадники.
Насколько я знаю, незрячих в конном спорте меньше, чем людей с другими формами инвалидности. С чем это связано? Скорее всего, именно с тем, что конный спорт сложен сам по себе. В данном виде спорта мы говорим не только о конкретных физических особенностях спортсмена, но у нас есть и вторая составляющая – это лошадь, это пара. Если другие виды спорта – это индивидуальная физическая подготовка атлета в данном виде спорта, то в конном спорте это парная работа всегда. И, как говорится, каждый из участников этой пары имеет своё мнение на этот счет, и свой взгляд на тренировочный процесс. Я думаю, что это не то, чтобы отпугивает ребят с патологией зрения, но всё-таки, действительно, не способствует популярности нашего вида спорта. И, может быть, ещё это связано с тем, что, действительно, у нас в стране, и вообще, популяризация этого вида спорта на невысоком уровне, к сожалению. У нас действительно не очень много серьёзных профессиональных организаций. И я думаю, что это касается не только конного спорта, но и других видов. У нас очень немного тех, кто этим занимается. И отсюда и вовлечённость очень невысокая. И уж тем более, если мы говорим о незрячих спортсменах, с которыми в принципе требуется достаточно индивидуальный подход в каждом конкретном случае. В принципе, я думаю, что это связано именно с этим. Пожалуй, наверное, и всё. (Окончание записи).
К. БЛЭЙК: Никола, что вы могли бы сказать об этом? Как обстоит дело в Англии, прокомментируйте, пожалуйста.
Н. НЕЙЛОР: Пожалуй, я соглашусь с тем, что не существует некой методологии обучения, применимой для всех незрячих всадников. То, что подходит одному, может не подходить другому. Не знаю, сколько незрячих всадников существует в Великобритании. Могу сказать, однако, что в международном мире выездки как вида спорта, есть не больше пяти-шести людей незрячих, которые активно участвуют в соревнованиях. И, наверное, четверо из них в Великобритании. Мне представляется, что именно Великобритания среди прочих стран дальше других зашла как раз в продвижении, популяризации конного спорта для людей с ограниченными возможностями здоровья. Существует даже специальная организация, которая этим занимается – «Организация всадников или конного спорта для людей с ОВЗ». Собственно, именно в этой организации начинают свою карьеру многие незрячие всадники. И в британской организации соревнований по выездке есть целый раздел, в котором как раз работают и занимаются наездники с инвалидностью, а среди них и незрячие, и слабовидящие. Так что выездка считается общепризнанным видом спорта для людей с ОВЗ. И с продвижением этого спорта в Великобритании всё обстоит, в общем, неплохо. Однако должна сразу оговориться – у меня-то это было по-другому. Я начинала учиться скакать на лошадях ещё в семье, ещё дома. И я уже пришла в спорт с определёнными навыками. Да, я уже стала незрячей, но я уже многое знала и умела. И ещё должна сразу сказать, я про это практически ничего не знаю, но есть спортсмены, которые занимаются другими разновидностями конного спорта. В том числе и спортсмены с инвалидностью.
К. ТЕЛЬПУК: Катя, тебе есть, что добавить к тому, что сказала Виктория, как-то прокомментировать?
Е. РОМАНОВА: Я могу сказать, почему мало незрячих именно в конном спорте. Тут несколько моментов. Первый момент – наш конный спорт всё-таки вышел из иппотерапии, на мой взгляд. Потому что большинство тех, кто занимается верховой ездой у нас – это опорники, и ребята с диагнозом ДЦП. Соответственно, им это рекомендовано врачами, показания по реабилитации для них именно верховая езда. Сначала начинается общение с лошадью в лечебных целях. И постепенно у многих приходит интерес к этим животным и хочется какого-то дальнейшего развития. Начинаются сначала какие-то соревнования и фестивали внутри клуба, где все участвуют. Потом между конюшнями, потом по России ездят и т. д. Незрячему человеку конный спорт не показан. И по большинству диагнозов, отслойка, глаукома, не то, что падать, а просто трястись в седле не полезно. Поэтому в верховую езду из незрячих могут приходить только те, кому действительно либо повезло, либо он очень сильно увлечён верховой ездой и любит лошадей.
Н. НЕЙЛОР: Кстати, в Британии ведь похожая история. Зачастую, люди с инвалидностью тоже приходят в конный спорт через терапию. Но при этом незрячие люди также приходят в конный спорт, и их, в общем, никто не останавливает. Хотя нужно сразу отметить, что незрячих наездников меньше, чем с другими категориями инвалидности. Пожалуй, я соглашусь и с тем, что многие незрячие всадники как раз и приходят в этот спорт потому, что им очень хочется. Их это очень интересует, и они находят решения, способы прийти в этот спорт. Причём тут и организационные, и материальные решения – они находят спонсоров.
К. ТЕЛЬПУК: Раз мы заговорили о спонсорах, давайте обсудим, кто за это всё платит? Потому что я думаю, что ни для кого не секрет, что конный спорт – это спорт довольно дорогой.
Н. НЕЙЛОР: Конечно, это очень дорогой спорт. Насколько я понимаю, если мы говорим об инвалидном спорте, то вначале, на первых шагах, инвалидов субсидируют. В общем-то, для них это всё получается не так дорого именно на уровне начинающих спортсменов. Но потом, в любом случае, когда вы продвигаетесь вперёд, когда вы продвигаетесь вверх, возникает финансовый вопрос. Становится всё дороже и дороже. Например, тебе нужна своя лошадь. Либо ты должен купить эту лошадь, либо ты должен найти владельца этой лошади, который тебе сможет её предоставить и таким образом тебя будет спонсировать. И постепенно, чем выше вы в этой лестнице, тем больше становятся расходы. Хотя нужно отметить, что это относится не только к инвалидам, это относится ко всем спортсменам, кто занимается конным спортом.
К. ТЕЛЬПУК: У нас ведь, в России, ситуация совершенно не такая. Катя, расскажи, как обстоят дела с финансированием, кто платит, есть ли какие-то субсидии?
Е. РОМАНОВА: Может быть, есть, но я об этом ничего не знаю. Я с самого начала всегда оплачивала сама. И как искать спонсоров? Можно найти спонсоров на одну поездку или на какой-то короткий срок. Но я занимаюсь верховой ездой 11 лет. Скажите мне, у кого в России такое стабильное положение, кто может 11 лет оплачивать верховую езду из бюджета семьи? Искать лошадей, а всё дорожает, соответственно. Это ещё одна причина, почему нас мало спортсменов, и среди незрячих в том числе.
К. ТЕЛЬПУК: Скажи, пожалуйста, у тебя своя лошадь?
Е. РОМАНОВА: У меня лошадь, с которой, собственно, всё начиналось, когда я пришла. Он тогда был ещё трёхлеткой, только-только учился. Он уже под седлом ездил, но это был шаг-рысь-галоп, и всё одновременно, и во все стороны. Сейчас это красавчик Изумруд, мы с ним фактически с самого начала. Но это не моя лошадь, это лошадь клуба. Просто мне повезло – мы с ним сразу нашли друг друга, встретили, так что это чисто фактор везения. Потому что, если бы не было Изумруда, то пришлось бы довольно-таки сложно искать лошадь.
Н. НЕЙЛОР: Согласна, в Великобритании тоже трудно найти спонсоров, причём ещё труднее найти постоянного спонсора. То есть тех, кто останется с вами, кто не бросит вас, это непростая задача и здесь.
К. ТЕЛЬПУК: Никола, скажите, пожалуйста, своя ли у вас лошадь, и есть ли у вас постоянные спонсоры? Или вы оплачиваете себе сама?
Н. НЕЙЛОР: У меня есть и своя лошадь, и спонсоры. Тут очень важно иметь несколько источников. У меня была профессиональная жизнь, карьера, то есть какие-то деньги я скопила. Значит, за какие-то вещи могу платить я. Кроме того, у меня есть спонсоры, и этих спонсоров несколько. И они спонсируют не только лошадей, но и, например, расходы на сёдла, расходы на другое снаряжение. Я так понимаю, что очень важно, чтобы источников всё-таки было несколько. Но есть и корпоративные спонсоры. Например, есть компания, которая называется Baines, она занимается сёдлами. Эта компания весьма известна в Великобритании, собственно, она и предоставляет мне сёдла. Есть женщина, которая участвует в организации конных соревнований, и эта женщина, соответственно, помогает мне, приобретает для меня необходимое снаряжение для лошади. Дело в том, что эти связи нарабатываются с годами. Чем более вы успешны, тем больше таких связей, тем больше в вас заинтересованности. Я сейчас в шорт-листе, коротком списке для попадания в британскую олимпийскую сборную, поэтому спонсорам это интересно.
К. ТЕЛЬПУК: Олимпийскую сборную, я не ослышалась? Правильно ли я понимаю, что вы хотите участвовать не в Паралимпиаде, а в Олимпиаде? И, в связи с этим, опять же, вопрос: насколько я знаю, правила в соревнованиях по выездке для людей с инвалидностью отличаются от правил, которые приняты в тех соревнованиях, где участвуют люди без инвалидности? Как обстоит дело с вами? Есть ли для вас какие-то послабления, или вы делаете всё то же, что и другие всадники без инвалидности?
Н. НЕЙЛОР: Вообще у меня есть две мечты. Одна мечта – это как раз участие в Паралимпийских играх. Я в коротком списке для попадания в британскую сборную на Паралимпиаду в Токио в 2021 году. Если Паралимпиада будет ещё, то, собственно, я в этом коротком списке. Но вторая моя мечта заключается в том, чтобы участвовать в соревнованиях для обычных спортсменов, без инвалидности, на высшем уровне.
О. ШЕВКУН: И вот тут мне понадобится помощь Кати. Высший уровень, как он называется?
Е. РОМАНОВА: Гран-при, там есть малый приз, большой приз.
Н. НЕЙЛОР: Я участвовала в среднем. А должна была выйти дальше, как раз до того, как всё это закрылось в связи с коронавирусом.
Е. РОМАНОВА: Никола, опишите, пожалуйста, немного эту езду? Какой там манеж, какие элементы вы делали в этой езде, чтобы немножко больше было представления? Где вы уже участвовали, и каков ваш личный навык?
О. ШЕВКУН: То есть каков высший уровень?
Е. РОМАНОВА: Да, что Никола умеет делать? Есть определённые элементы, которые нужно ехать в разных ездах. Есть пассажи, есть элемент «менки» ног, пиаффе, требования к размеру манежа. Я хочу соотнести представление реальных требований и того, что конкретно делала Никола, и на каком расстоянии?
Н. НЕЙЛОР: Арена 60 на 20. Я делаю всё, что делают обычные спортсмены без инвалидности по олимпийской программе. Дальше, моя следующая цель – я тренируюсь сейчас по программе всех элементов, которые необходимы для Гран-при. Но в соревнованиях я пока на таком уровне не участвовала, на манеже этого ещё не делала. Но на один уровень ниже я участвовала и в соревнованиях.
К. ТЕЛЬПУК: Никола, а вам кто-то помогает во время соревнований? То есть это обычные соревнования, не для людей с инвалидностью, но вы можете пользоваться помощью тренера, например? Он может вам как-то подсказывать, или вы пользуетесь только своей памятью и чувством расстояния?
Е. РОМАНОВА: Маркёры это называется.
Н. НЕЙЛОР: По международным правилам незрячие спортсмены могут работать с другими людьми. То есть, на каждой букве на манеже стоит конкретный человек, который называет эту букву. Это 12 таких помощников, и в центре, на букве «X» стоит ещё один человек, который называет её. Международные правила для обычных игр, для участия в них слепых спортсменов, это допускают. Однако я так не делаю. У меня нет этих двенадцати помощников, у меня просто тренер стоит в центре на букве «X».
Е. РОМАНОВА: Если 60 метров – не слышно тренера от «X». Или очень плохо слышно, если это плац.
Н. НЕЙЛОР: Тренер стоит в центре арены и называет каждую букву, когда я к ней подъезжаю.
К. БЛЭЙК: Используете ли вы какие-либо устройства, например, рации или что-либо подобное?
Н. НЕЙЛОР: Нет, потому что это не будет мне помогать. Я ориентируюсь на голос тренера.
О. ШЕВКУН: Но вы действительно слышите его голос?
Н. НЕЙЛОР: Да. Он стоит в центре арены на «X». Длина арены 60 метров, так что в самом плохом случае я нахожусь от него на тридцатиметровом удалении, я его слышу. И, кроме того, рация здесь не поможет, потому что мне нужно также понимать, насколько это удалено от меня. То есть, мне нужно оценить дистанцию от «X» по голосу. Кроме того, тренеру не разрешается говорить ничего, кроме букв. То есть, он может выкрикнуть «H», «K», «L», и ничего больше. Во Франции есть незрячая всадница, которая решила поставить людей за пределы манежа, вокруг арены, напротив каждой буквы. Я этого не делаю, потому что для меня это слишком сложно организовать.
К. ТЕЛЬПУК: Катя, скажи, пожалуйста, твой опыт соревнований, твой опыт тренировок, ты сказала, что не слышишь, если тренер стоит на «X». А каким образом тогда ты выходишь из положения?
Е. РОМАНОВА: У нас немножко другая ситуация, мы занимаемся на открытом грунте, не в манеже, а на плацу. Соответственно, постоянно идёт шум. Это железная дорога, это какие-то работы в парке, ветер, дождь, какие-то ремонтные работы вокруг, разговаривающие люди. Поэтому, если ты находишься в 30 метрах от тренера, и сильный ветер, то ты не слышишь иногда буквы, иногда коррекцию того, что он говорит, какие-то тонкости. Соответственно, мы стали заниматься сразу с рацией. Тренер вообще не находится на плацу, он находится за территорией левады. Где-то там на лавочке сидит или стоит недалеко от забора, и в рацию мне отдиктовывает буквы. Я научилась ездить без того, чтобы слышать, ориентируясь на голос тренера. У нас нет возможности, опять-таки, даже на соревнованиях нам никто не даёт 12 голосовых маркёров, этих людей, которые стоят на каждой букве. Соответственно, мы всегда с тренером занимаемся, он мне отдиктовывает буквы, так же стоит на «X». И если это манеж, где есть стены, там всё слышно, с этим я согласна.
Н. НЕЙЛОР: В пробных заездах, при подготовке к соревнованиям, оценивается аккуратность, оценивается точность. Допустим, я делаю контрпируэт, и я должна его сделать точно на соответствующей букве. Не за метр или за два от буквы, но на соответствующей букве. Поэтому мне очень важно слышать указания тренера о том, где эта буква находится, иначе у меня будут снижены оценки.
Е. РОМАНОВА: Это понятно, у меня то же самое.
Н. НЕЙЛОР: Но, с другой стороны, если это не тренировочный заезд, а я тренируюсь дома, то я могу несколько расслабиться. Да, в каких-то случаях я буду следить за точностью просто для того, чтобы натренировать соответствующие движения и элементы. Но в принципе, бывает моменты, когда эта точность не нужна, а задача в другом. Задача просто в том, чтобы натренировать лошадь. То есть, насколько я понимаю, это правило, разрешение работать с помощниками, когда на каждой букве есть помощник, который называет эту букву, это правило работает не только на Паралимпийских соревнованиях, но и на Олимпийских тоже. На бумаге, как правило, оно работает. Но сейчас я пытаюсь участвовать в соревнованиях для обычных всадников, без инвалидности, и как раз сталкиваюсь с тем, что, поскольку незрячих всадников практически нет, и я первая, кто этот путь проходит – добиться того, чтобы это правило соблюдалось, оказывается сложно. Именно потому, что я прохожу этот путь первой.
Е. РОМАНОВА: Никола, вы рассказывали о том, что делаете элементы Гран-при. Кто готовит вашу лошадь? То есть, вы сами умели делать раньше эти элементы, и вы сами выезжаете свою лошадь? Или вы покупали готовую лошадь, которая уже умеет всё это делать? Или у вас есть берейтор или тренер, который готовит сначала лошадь, а потом уже учит вас управлять лошадью, чтобы она сделала этот элемент под вас? Как происходит этот процесс обучения?
Н. НЕЙЛОР: На самом деле, у меня несколько лошадей, я работаю с несколькими, одна была у меня с пятилетнего возраста, другие две с семи и восьми лет. То есть, это были, конечно, уже объезженные лошади, тут вопросов нет. Но конкретных элементов они не знали, и мне приходилось и приходится тренировать этих лошадей самостоятельно, вместе с моим тренером.
К. ТЕЛЬПУК: Вопрос и к Кате и к Николе, возможно, у вас разный опыт в этом смысле. Скажите, пожалуйста, на соревнования вы ездите с собственными лошадьми? Или лошадей вам дают непосредственно организаторы соревнований?
Е. РОМАНОВА: Я участвую со своим конём, потому что это уже тонкая настройка тебя и коня как пары. Виктория говорила в небольшом своём сообщении, что верховая езда – это всегда пара. И лошадь – это не велосипед, с одного велосипеда можно сесть на другой и проехать нормально. С одной лошади на незнакомую лошадь сесть и сразу же всё проехать – нереально. Поэтому только своя лошадь.
Н. НЕЙЛОР: Насколько я понимаю, когда только начинались Паралимпийские соревнования, Паралимпийский конный спорт, тогда спортсмены выступали на чужих лошадях. Но тогда были совершенно другие времена. Нет сравнения между уровнем тех, первых Паралимпиад, и сегодняшними Паралимпийскими соревнованиями. Поэтому сегодня о выступлении на чужой лошади и речи быть не может. Как я понимаю, сегодня никто не выступает в соревнованиях на чужих лошадях. Либо выступают на собственной лошади, либо на лошади, которая принадлежит другому собственнику, который оказывается спонсором спортсмена.
К. ТЕЛЬПУК: А сколько, по-вашему, нужно времени, чтобы сработаться с лошадью? И вообще как, каким образом лошадь подбирается под спортсмена, или спортсмен под лошадь?
Е. РОМАНОВА: Трудно судить об этом вопросе, потому что я не подбирала коня. Я пришла, Изумруд уже был. Я занималась на других лошадях. Понимаете, изначально лошадь очень лояльна к человеку. Она не против того, чтобы ты пришёл, сел и стал ею управлять. Но одно дело – просто управлять лошадью. Ты сел, два-три занятия позанимался, и ты уже понимаешь, что эта лошадь чувствительна к поводу, а другая лошадь более чувствительна к шенкелю. На третью надо сильно нажимать, управлять ею более жестко, четвёртой – помягче. Но так, чтобы было понимание коня на интуитивном уровне, чтобы ты понимал по движениям, чего он хочет, чего он боится, в каком он настроении сегодня и завтра, для этого нужны годы. У меня складывается так.
К. ТЕЛЬПУК: У тебя сейчас достигнуто уже понимание с конём, как думаешь?
Е. РОМАНОВА: С Изумрудом мы уже с самого начала друг друга очень хорошо понимали. Мы с ним по темпераменту очень схожи. И сейчас уже начинается только тонкая настройка. Когда я понимаю по любому его движению, в каком он настроении, в каком он состоянии, и чего он хочет. Мне не надо объяснять, чего он хочет, я и так это понимаю. И он понимает, чего я хочу.
Н. НЕЙЛОР: Я соглашусь с Катей. Добавлю только, что я работаю с четырьмя-шестью лошадьми, конечно, всё это чередуется. И мне кажется, что очень важно для всадника работать с разными лошадьми, чтобы понимать их темперамент, чтобы уметь переключаться. Но при этом я отмечу, что для выстраивания понимания с лошадью действительно бывает необходимо несколько лет. Это длительный процесс. Но опять-таки, если есть разнообразие, то человек повышает свою квалификацию как всадник. Собственно, это будет полезно и для участия в соревнованиях тоже.
Е. РОМАНОВА: Я с этим даже не спорю, я тоже работаю одновременно с несколькими лошадьми. И часто сажусь на других лошадей, когда нужна моя помощь, если они не так работают. Я регулярно уже несколько лет сажусь на других лошадей. Но я не скажу, что у меня с ними точно такое же взаимопонимание, как с Изумрудом, с которым я с самого начала, вот я к чему это всё говорю.
К. ТЕЛЬПУК: Катя, скажи, пожалуйста, как проходит обучение незрячего спортсмена? Вот ты пришла, и какие этапы ты должна была пройти, чтобы достичь того, чего ты достигла сейчас? То есть, начиная с того, как тебя учили садиться на лошадь, как тебя учили держать равновесие, как это всё происходит?
Е. РОМАНОВА: Для участия в каких-то соревнованиях и выступлениях что требуется от всадника? Мы сейчас не говорим, что это взаимосвязь лошади, тренера и всадника, что они должны найти друг друга. Будем считать, что нашли, что он должен уметь? Во-первых, незрячий всадник должен уметь ориентироваться на большом пространстве плаца или манежа. С помощью или без помощи голосовых маркеров, то есть, они есть, но ты всё равно должен уметь ориентироваться. Если ты не понимаешь пространства, не чувствуешь его, то пусть там будет на каждой букве по десять человек, и они тебя будут корректировать – ты всё равно не сможешь там ориентироваться. Второй момент – это управление лошадью. То есть ты должен знать и понимать, как правильно лошадь послать в галоп, сделать остановку с галопа, сделать перемену направления, осаживание, пируэт. То есть ты должен уметь управлять лошадью. И третий момент – это ваше взаимодействие, взаимосвязь с лошадью. Потому что я читала дневники Петушковой, это наша профессиональная спортсменка, победительница в классике, по-моему, Олимпиады 80-х годов. Когда она пересела с коня, на котором она выигрывала эту Олимпиаду, на другую лошадь, молодую, она не то, что в призёры не попадала, она на выступлениях где-то в хвосте списка плелась по баллам. Потому что с каждым новым конём идёт новая настройка вашей взаимосвязи. Ведь в выездке очень важно не просто сделать пируэт или какой-то элемент, а сделать это красиво. Чтобы воздействие всадника практически не было заметно. Соответственно, прежде чем всему этому научиться, для начала надо просто научиться сидеть на лошади. И чувствовать себя на лошади так, как ты чувствуешь себя на земле, то есть – максимально свободно. Первые несколько лет, когда я только пришла заниматься верховой ездой, мы занимались именно этим. Мы учились сидеть и чувствовать себя на лошади максимально свободно. Чтобы этому научиться, мы делали всякие упражнения. Я либо ставила руки на пояс, либо убирала их за спину. Либо делала «змейку» пальцами, переплетала пальцы, занималась ими в то время, пока я сижу на лошади. В этот момент тренер отправлял лошадь в разные аллюры, в разные направления. То есть она мне не говорила: «Сейчас будет рысь, приготовься! Сейчас я лошадь поверну, приготовься!». Этого не было – поднимала лошадь в галоп. И я должна сидеть, ловить баланс.
К. ТЕЛЬПУК: Ты не держишься при этом ни за что?
Е. РОМАНОВА: Нет. Не было ни седла, ни стремян. Ничего. Я сидела на вальтрапе и держала руки на поясе. И мне надо было ловить баланс, когда лошадь меняет направления в разные стороны, лошадь меняет аллюры. А моя задача – усидеть. И мы этим, наверное, полгода занимались.
К. ТЕЛЬПУК: Ты часто падала?
Е. РОМАНОВА: Бывало. Например, был такой случай, когда я сижу, вся такая крутая спортсменка, переплетаю пальцы. И у меня всё отлично получается, куда бы конь не повернул, что бы он не сделал – просто всё великолепно. И в этот момент что-то где-то упало. Грохнуло, и конь из-под меня просто выпрыгнул. Он подпрыгнул и из-под меня просто вылетел, испугался. И я в этот момент ещё подумала: «Чего же я буду хвататься за лошадь? Я же так хорошо сижу – я должна удержаться на балансе». И пока я всё это думала, я подлетела, улетела, и было больно. Второй момент, о котором я говорила – это чувствовать себя свободно на лошади. Для этого мы несколько лет занимались упражнениями вольтижировки, или джигитовки так называемой. Сначала это были элементы лечебно-верховой езды, когда вправо-влево потянулись, когда лошадь идёт. Шагом. Потом, когда идёт рысью, ты делаешь какие-то упражнения – дотянулся до ботиночка, дотянулся до шеи лошади. Когда с этим справлялись, начинались более сложные упражнения: «ласточка», «флажок», стойка на коленях с разведёнными руками. Вставать на идущей лошади я пробовала, всякие хлопки ногами над крупом. Но это уже упражнения из вольтижировки. То есть, если я научилась спокойно вертеться на лошади как мне удобно, независимо от того, идёт лошадь, бежит, спотыкается она, или нет, то, когда я буду учиться следующему шагу – управлению конём, я не буду думать потом, как удержаться на лошади. Потому что это будет уже встроено в подсознание, в мышечную память. Поэтому чтобы почувствовать себя свободно на лошади, мы несколько лет занимались вольтижировкой. И когда эти два момента были более-менее пройдены, я научилась сидеть и чувствовать себя свободно на лошади, мы уже перешли к следующему этапу – это управление конём. Это работа в пространстве, и взаимосвязь с лошадью, тоже ищем пути к пониманию. Это бесконечный процесс на самом деле, поэтому сказать, что я сейчас уже всё это профессионально умею – мне кажется, я и через 20 лет об этом не скажу.
Н. НЕЙЛОР: Тут очень важно отметить следующее: Катя сказала абсолютно правильные вещи, и я с ней совершенно согласна. Я должна лишь добавить, что этот принцип обучения и подготовки относится как к зрячим, так и к незрячим всадникам. То есть, это не зависит от того, видишь ты или нет. Сначала ты осваиваешь общие принципы верховой езды. И потом уже ты выбираешь стиль соревнований, в которых ты будешь участвовать, будь то выездка или конкур. Да, есть определённая специфика. Есть определённые закономерности, которые относятся к незрячему всаднику, а не к видящему. У нас порой освоение этих общих приёмов занимает несколько больше времени. Но я ещё раз подчеркну: то, о чём говорила Катя, это привыкание к лошади, освоение – оно и для зрячего, и для незрячего одинаковое. Я хочу всё-таки сказать о специфике незрячего всадника. Здесь есть два момента, которые я хотела бы подчеркнуть. Во-первых, у нас нет возможности учиться визуально. Зрячие всадники с удовольствием просматривают записи множества соревнований. Они смотрят и классические записи, и видео своих соперников для того, чтобы понять, что человек делает правильно, что неправильно, чтобы учиться и исправить свои какие-то ошибки. У нас такой возможности нет, и это, в общем-то, существенно обедняет. И ещё один момент, когда речь идёт о приёмах, о том, что происходит на более высоком уровне. Приёмы более высокого уровня зрячий наездник осваивает также визуально – он смотрит, как это делается. Он может посмотреть записи, увидеть, как это делают другие. А у нас, опять-таки, такой возможности нет, и приходится осваивать через ощущение и объяснение. Да, это работает, но это требует больше времени.
К. ТЕЛЬПУК: Никола, скажите, пожалуйста, а тот факт, что вы когда-то занимались конкуром, ещё будучи человеком видящим, он вам как-то сейчас помогает?
Н. НЕЙЛОР: Я бы сказала, нет. Разве что я стала смелее. Да, конечно, занятия конкуром научили меня держаться в седле, управлять лошадью, такие базовые навыки я получила. Но даже на этом уровне всё-таки способ взаимодействия, управления лошадью в данном случае иной, для выездки он иной. Так что я бы сказала, нет, за исключением смелости и базовых навыков.
Е. РОМАНОВА: Никола, какие этапы прошли вы за эти годы? Как поднимался ваш навык, если сравнить семь-восемь лет назад, и сегодняшний день?
Н. НЕЙЛОР: Давайте мы всё-таки разделим вопрос на две составляющие. С одной стороны, это общие навыки верховой езды, я не могу вспомнить сейчас, как я эти навыки осваивала. Потому что я ведь на пони ездила с раннего детства. И для меня держаться в седле, управлять лошадью – это вторая природа. Я вам не могу сейчас рассказать, как я всё это осваивала, потому что это было очень давно. Вторая составляющая – это как раз специфические навыки, необходимые для выездки. Их я уже осваивала за последние годы, но они накладывались, наслаивались на общие навыки, которые были у меня с детства.
К. ТЕЛЬПУК: И последний вопрос для Кати и для Николы на сегодня. Скажите, пожалуйста, что для вас верховая езда? Какую часть она занимает в вашей жизни?
Н. НЕЙЛОР: Я получаю от этого высочайшее удовольствие, я чувствую себя счастливой на лошади. И я чувствую себя счастливой, когда тренируюсь, в этом единении с лошадью, в совместном движении с лошадью. Собственно, в этом высшее удовольствие, это, пожалуй, для меня проявление счастья.
Е. РОМАНОВА: Первые несколько лет верховая езда каждый день, каждая тренировка, была как новое приключение. Я ждала, я мечтала о каждой тренировке, я продумывала, что сделала так, что не так. Мне хотелось об этом говорить с утра до полуночи, и рассказывать 33 раза каждому, кто готов или не готов слушать, неважно. Сейчас новизна уже пропала, это естественно. Но лошади, они стали как бы частью меня. Я просто не представляю, что со мной будет и как я буду, если не буду заниматься верховой ездой. То есть, я буду, но это будет какая-то очень скучная, унылая и грустная часть меня, если в моей жизни не будет лошадей.
К. ТЕЛЬПУК: Спасибо за то, что сегодня вы пришли к нам. Я желаю вам обеим попасть на ближайшую Паралимпиаду. И пусть победит сильнейшая из вас.
Н. НЕЙЛОР: Спасибо большое!
К. ТЕЛЬПУК: С вами была авторская программа Кристины Тельпук «Поговорим». Всем ещё раз спасибо. Всем пока!