Много лет назад этот текст прислал мне Анатолий Иванович Масенко, оцифровав с Брайля. Как Василий Ерошенко дружил с Зинаидой Шаминой, так эсперантистка Зинаида Шамина дружила с Анатолием Масенко. Содержание этих воспоминаний известно всем ерошенковедам. Но, насколько я знаю, эти воспоминания так никогда и не были опубликованы полностью. А ведь здесь Василий Ерошенко не приглаженный, не причесанный, живой.
Это голос из прошлого века – с 1924-1925 до 1952 года. Я приняла решение опубликовать и оригинал на эсперанто, и свой перевод на русский язык. В переводе я старалась использовать лексику того времени и сохранить близость к тексту.
Благодарю Анатолия Ивановича за многолетнюю дружбу и помощь.
Ваша Юлия Патлань
Rememoroj de Zinaida Ivanovna Shamina pri Vasilij Jakovlevicx Eroshenko
Dum 1924-25-aj jaroj mi lernis en la porblindula muzikteknikumo en Moskvo. En tiu lernejo funkciis E-rondeto, kiun gvidis Jxavoronkov Viktor Feodosievicx. Foje li diris al ni, ke li invitis al ni k-don Erosxenko, kiu antaux nelonge revenis Moskvon el eksterlando. V. F. plurfoje rakontadis al ni pri Erosxenko, kaj ni kun granda intereso atendis lian venon. Mi penis imagi lin, kia li estas: versxajne lia vocxo estas lauxta, lia tono estas grava; li nepre sin lauxdos, cxar li estas heroo, li ja traveturis kelkajn landojn sen vidpovo, sen akompananto, sen rimedoj, studante lingvon tuj post kiam li trafis tiun aux alian landon.
Dum la promesita tago multaj gestudentoj kolektigxis en la koncertsalono de la muzikteknikumo. Jxavoronkov iomete konatigis la auxskultantojn kun Erosxenko, kaj li ekparolis. Parolis li ne tre longe: li rakontis al ni, kiel kun helpo de la lingvo E-o kaj tute nekonataj geamikoj-E-istoj li vojagxis tra Euxropo, studante la lingvojn. Li ankaux koncernis situacion de blinduloj eksterlande. Lia rakonto estis simpleanima, kaj li tuj disponigis min al si per sia modesta parolado. Li tre malofte uzis la vorteton “mi”.
Post fino de la interparolado niaj gek-adoj cxirkauxigis lin kaj dauxris demandoj. Mi gxenis aliri al li kaj staris flanke. Li pasxis laux la salono kune kun Jxavoronkov. V. F. vokis min kaj rekomendis kiel fervoran E-istinon kaj lian fidelan helpantinon. V. J. premis mian manon, respondante samtempe ies demandon.
Post tri semajnoj, dum mi preparis min al leciono en auxditorio, la najbarino el mia cxambro sciigis min, ke iu demandas min. Mi estis treege mirigita, kiam mi ekauxdis la vocxon de V.J. Mi konfuzigxis: kion mi faros kun tiu glora gasto! Ankaux mi nenion havas por lin regali. Mi ne sciis, per kio okupi lian atenton. Sed la gasto tre rapide liberigis min de la konfuzo. Li mem multe demandis min pri la vivo en la lernejo, pri la lernado ktp. Post duonhoro li adiauxis kaj promesis vizitadi min. Sian promeson li plenumis: dum duono de la lernojaro li vizitis min kelkfoje.
En aprilo 1925 okazis tutrusia kongreso de blinduloj, kiu finigxis per demonstracio. Mi marsxis en unu vico kun V.J. Ni interparolis kun li E-e. La delegitoj demandis nin, kialingve ni parolas. V.J. respondis kaj detale rakontis pri E-o. Unu el la delegitoj ekvolis lerni kaj petis helpi lin akiri lernolibron. Ni respondis, ke dume la lernolibroj estas acxeteblaj nek por viduloj, nek por blinduloj. Mi fiere diris, ke mi havas porvidulan grandan lernolibron kun vortaroj. La delegito petis min prunti gxin. Mi rifuzis kaj diris, ke la libro apartenis al mia mortinta frato, gxi estas por mi tre kara kiel memorajxo kaj mi timas perdi gxin. V.J. diris: “En vi parolas tute ne amo al via frato, sed egoismo, vi estas proprulino. La plej valora monumento al via frato estus lia libro en manoj de homoj, kaj ne en via skatolo. Por via memoro pri la amata frato suficxus via konscio, ke lia libro naskas novajn E-istojn”. Mi ne konsentis, kaj spite al la petoj de V. J. mi rifuzis.
Post kelkaj tagoj V. J. vizitis min kaj interalie diris, ke en Leningrado “Amikaro” (organizajxo de blindaj E-istoj) eldonis brajle lernolibron de Devjatnin. Mi esprimis bedauxron, ke mi ne povas acxeti gxin, cxar mi ne havas monon. – “Se mi havus la lernolibron, por mi estus pli facile helpi al gek-dojh, kiuj volas lerni E-on”. “Pri tio ne valoras sopiri” – diris V. J. kaj sxangxis la temon.
Foje, reveninte hejmen de l’ amikoj, mi trovis sur mia tableto banderolon. Oni diris al mi, ke V. J. atendis min kaj ne havis plu tempon. Pri la banderolo li nenion diris. Mi dissxiris la kovrilon kaj – ho, gxojo! – tio estis Devjatnin. Gxis fino de la lernojaro V. J. plu ne aperis.
Dum la ferio mi venis Saratovon kaj poste translogxigxis Leningradon. Ni ne korespondis kaj dum tri jaroj ni ne renkontigxis. Cxe la renkonto antaux cxio mi dankis lin por Devjatnin, rakontis al li, kiom grandan utilon gxi alportis al ni dum nia longa libertempo. Mi aldonis, ke nun mi havas monon kaj povas pagi por la lernolibro. Li frapetis mian sxultron kaj diris kun rideto: “Vi jam pagis al mi per tio, ke ne konservas mian libron en via skatolo kune kun la libro de via frato”.
La 19-an de majo 1929 ni arangxis eksterurban promenadon. V. J. ankaux cxeestis. Ni sidigxis sur herbejo. Mia humoro estis belega! Jxus sukcese pasis lasta ekzameno. Cxirkauxe estis fresxa, senpolva herbo. La suno estis karese varma. La aero estis tiel pura, ke la brusto malkutime largxigxas, penante kiel eble plene enspiradi la aeron. La birdoj gaje kantis, kaj mi ekvolis ankaux kanti. Mi ekkantis. Tamen V.J. interrompis mian kantadon: “Cxesu, Zinjo!” Mi estis mirigita: kial? Ja miaj gek-doj cxiam auxskultis min kaj volonte subtenis mian kantadon! Erosxenko unuafoje audas mian kantadon kaj ne volas auskulti. Ne kasxante main ofendon, mi diris: “Mi tute ne supozis, ke mia vocxo povas grati ies orelojn!”. V. J. tusxetis mian manon kaj demandis: “Cxu vi auxdas, Zinjo, kiel kantas la birdoj?” – “Jes”. – “Cxu placxas al vi ilia kantado?” – “Memkomprenele, placxas”. – “Kial do vi ne auxskultas ilin?” – “Cxar mi mem volas kanti”. – “Vin vi auxdadas cxiutage, kiam vi volas, kaj la naturkantistojn vi auxdas ne ofte. La birdoj estas la plej bonaj instruistoj de l’kantado, – memkompreneble, ne paseroj aux kornikoj, – aldiris li kun rideto. – Do jen: ju pli ofte kaj atente vi auxskultos birdojn, des pli bone vi mem kantos”.
V. J. amis vivon cxiuflanke. Li ne preterpasis infanon aux beston por karesi gxin. Al virinoj li rilatis delikate, kiel al infanoj. Li sxatis diri al ni ion agrablan, sed ne nur pri tio, kion li rimarkis cxe ni bonan. Tamen li ne sin gxenis diri al ni maldolcxan veron, kaj kiam oni koncernis principan vidpunkton, li estis senindulga, ecx malgxentila.
En la biblioteko mi petis lin sercxi por nia konatino domlaboristinon. “Por kio? Cxu sxi mem volas labori ie?” – “Ne”. – “Do, sxi ne bezonas domlaboristinon!” – “Sed sxi havas infanojn”. – “Sxi mem devas ilin flegi. Cxiu plenagxa homo devas labori”. Mi ekvolis sxerci kaj kun serioza mieno diris: “Edzinigxi kaj labori?! Neniam! Se mi edzinigxos, mi tuj ne laboros, kaj ecx se mi ne havos infanojn”. – “Do, kia malsagxulo edzinigxos je vi!” – ekkriis li kun incito. Dum nia interparolado “la malsagxulo”, kiu poste farigxis mia edzo (temas pri Aleksandr Ivanovicx Sxamin) staris apud ni kaj mallauxte ridis: “Ahx, Vasja, Vasja!” V. J. cxion komprenis, kaj ni triope gaje ridis.
Pro lia superflua modesto ne multaj el ni konis, ke li mem logxis en la infandormejo. V.J. kun estimo rilatis al sociaj devoj. Ekzemple, li logxis en Moskvo kaj vocxdoni laux dokumentoj li devis en Zagorsk, kaj li venis tien, malgraux fortan froston kaj lian nelauxsezone legxeran veston.
Li estis tre honesta homo. Tiel, en 1945 por havi rajton oficiale logxi en Moskvo oni rekomendis al li edzigxi je moskvanino. Unu bona lia konatino proponis sian servon kiel fiktiva edzino. Li rifuzis. Post du jaroj sxi mortis. Gek-adoj bedauxris, ke li “perdis la okazon”. “Nun mi tute ne bedauxras” – respondis V. J.
Korespondis li kun eksterlandanoj precipe en E-o, tamen mi iam transskribis liajn anglajn kaj germanajn tekstojn. Librojn li ricevadis en multaj lingvoj. E-on li sxatis kiel la patrolingvon. Post la milito li skribis leteron al Stalin: kuragxan kaj sagxan. Li ricevis respondon el la sekretariejo de Stalin, en kiu oni klarigis al li, ke Stalin komprenas, kian signifon povus havi E-o, tamen nun gxi estas ne tauxga por interrilatoj en aliaj landoj.
Dum la antauxlasta revido li diris al mi: “Vi estas felicxa! Vi gxisvivos gxis la tempo, kiam nia bona E-o venkos”. Mi dubis. “Kredu kaj iom agu!” – diris li.
Воспоминания Зинаиды Ивановны Шаминой о Василии Яковлевиче Ерошенко
В 1924-25 годах я училась в музыкальном техникуме для слепых в Москве 1). В этой школе работал кружок Эсперанто, который возглавлял Жаворонков Виктор Феодосиевич 2).
Однажды он сказал мне, что он пригласил к нам тов. Ерошенко, который недавно вернулся в Москву из-за границы 3). В. Ф. много раз рассказывал нам о Ерошенко, и мы с большим интересом ждали его прихода. Я пыталась представить его, каков он: вероятно, его голос громкий, его тон важный; он непременно будет себя хвалить, ведь он герой, ведь он объехал несколько стран без зрения, без поводыря, без средств, изучая язык лишь после того, как он уже попадал в ту или другую страну.
В назначенный день многие студенты и студентки собрались в концертном зале музыкального техникума. Жаворонков немного познакомил слушателей с Ерошенко, и он заговорил. Говорил он не очень долго: рассказал нам, как с помощью языка Эсперанто и совершенно незнакомых друзей и подруг Эсперантистов он путешествовал по Европе, изучая языки. Он также коснулся положения слепых за границей. Его рассказ был простодушен, и он сразу же расположил меня к себе своей скромной речью. Он очень редко использовал словечко «я».
По окончании выступления наши товарищи окружили его и продолжались вопросы. Я стеснялась подойти к нему и стояла в стороне. Он шел по залу вместе с Жаворонковым. В. Ф. позвал меня и представил как увлеченную эсперантистку и его верную помощницу. В. Я. пожал мою руку, отвечая в то же время на чей-то вопрос.
Спустя три недели, когда я готовилась к занятию в аудитории, соседка по комнате сказала мне, что меня кто-то спрашивает. Я была крайне изумлена, когда услышала голос В. Я. Я растерялась: что я буду делать с таким прославленным гостем! Да и нет у меня ничего, чтобы его вознаградить. Я не знала, чем занять его внимание. Но гость очень быстро избавил меня от смущения. Он сам много расспрашивал меня о жизни в школе, об учебе и так далее. Через полчаса он попрощался и пообещал бывать у меня. Своё обещание он выполнил: за половину учебного года он несколько раз посещал меня.
В апреле 1925 года состоялся Всероссийский съезд слепых, который окончился демонстрацией 4). Мы шли в одной шеренге с В. Я. Мы переговаривались с ним на Эсперанто. Делегаты спрашивали нас, на каком языке мы говорим. В.Я. ответил и подробно рассказал об Эсперанто. Один из делегатов захотел изучить и просил помочь ему приобрести учебник. Мы ответили, что сейчас нельзя купить учебники ни для зрячих, ни для незрячих. Я гордо сказала, что у меня есть “зрячий” большой учебник со словарями. Этот делегат просил меня одолжить его. Я отказала и сказала, что эта книга принадлежала моему покойному брату, она для меня очень дорога как памятка и я боюсь потерять ее. В. Я. сказал: «В тебе говорит вовсе не любовь к твоему брату, а эгоизм, ты собственница. Самым ценным памятником твоему брату была бы его книга в руках людей, а не у тебя в ящике. Для того, чтобы тебе помнить о любимом брате достаточно было бы сознания того, что его книга порождает новых Эсперантистов». Я не согласилась и вопреки просьбам В. Я., отказала.
Спустя несколько дней В. Я. посетил меня и между прочим сказал, что в Ленинграде «Амикаро» (организация незрячих эсперантистов) издала по Брайлю учебник Девятнина 5). Я выразила сожаление, что я не могу купить его, потому что у меня нет денег. «Если бы у меня был учебник, для меня было бы легче помочь товарищам, которые хотят изучать Эсперанто». «Об этом не стоит печалиться», – сказал В. Я. и сменил тему.
Однажды, вернувшись домой от друзей, я нашла на своем столике пакет. Мне сказали, что В. Я. ждал меня и у него не было больше времени. О пакете он ничего не сказал. Я разорвала обертку и – о радость! – это был Девятнин. До конца учебного года В. Я. больше не появлялся.
На каникулах я уехала в Саратов, а потом переехала в Ленинград. Мы не переписывались и в течение трёх лет не встречались. При встрече прежде всего я поблагодарила его за Девятнина, сказала ему, какую большую пользу он принёс нам во время нашего долгого свободного времени. Я добавила, что сейчас у меня есть деньги и я могу заплатить за книгу. Он похлопал меня по плечу и сказал с улыбкой: «Ты уже отплатила мне тем, что не хранишь мою книгу в своем ящике вместе с книгой твоего брата».
19 мая 1929 года мы организовали загородную прогулку. В. Я. тоже был. Мы сидели на лугу. Моё настроение было великолепным! Только что успешно прошёл последний экзамен. Вокруг была свежая, не запылённая трава. Солнце было ласково теплым. Воздух был таким свежим, что грудь необычно расширялась, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. Радостно пели птицы, и я тоже захотела петь. Я запела. Однако В. Я. перебил моё пение: «Перестань, Зин!». Я была удивлена: отчего? Ведь мои товарищи и подруги всегда меня слушали и охотно поддерживали моё пение! Ерошенко впервые слышит моё пение и не хочет слушать. Не скрывая обиды, я сказала: «Я даже и не подозревала, что мой голос может поранить чьи-то уши!». В. Я. слегка коснулся моей руки и спросил: «Слышишь ли ты, Зин, как поют птицы?» – «Да». – «Нравится ли тебе их пение?». – «Само собой, нравится». – «Так отчего же ты не слушаешь их?». – «Потому что я сама хочу петь». – «Себя ты постоянно слышишь каждый день, когда захочешь, а этих певцов природы ты слышишь нечасто. Эти птицы – самые лучшие учителя пения, – разумеется, не воробьи и вороны, – добавил он с улыбкой. Так вот: чем чаще и внимательней ты будешь слушать птиц, тем лучше сама будешь петь».
В. Я. любил жизнь во всех ее проявлениях. Он не проходил мимо детей или животных без того, чтобы не приласкать их. К женщинам он относился деликатно, как к детям. Он любил говорить нам что-то приятное, но не только о том, что хорошего он в нас заметил. Однако он не стеснялся сказать нам горькую правду, а когда затрагивали принципиальную точку зрения, он не знал прощения и бывал даже невежлив.
В библиотеке я просила его найти для нашей знакомой домработницу. «Зачем? Разве она сама хочет где-то работать?» – «Нет». – «Значит, ей не нужна домработница!». – «Но у нее дети». – «Она сама должна за ними присматривать. Каждый взрослый человек должен работать». Я захотела пошутить и с серьёзным видом сказала: «Выйти замуж и работать? Никогда! Если я выйду замуж, я тут же перестану работать, даже если у меня не будет детей». – «Ах, каким же глупцом будет тот, кто возьмет тебя замуж!» – вскричал он c раздражением!». Во время нашего разговора «глупец», который позже стал моим мужем (речь идет об Александре Ивановиче Шамине) стоял рядом с нами и тихо посмеивался: «Ах, Вася, Вася!» 6). В. Я. все понял, и мы все трое радостно засмеялись.
Из-за его выдающейся скромности немногие из нас знали, что он сам жил в спальне детей [школы слепых. – прим. пер.]. В. Я. с уважением относился к общественному долгу. Например, он жил в Москве, а голосовать по документам должен был в Загорске 7), и он поехал туда, несмотря на сильный мороз и свою не по сезону легкую одежду.
Он был очень порядочным человеком. Так, в 1945 году, чтобы получить право официально жить в Москве [Московскую прописку. – Прим. пер.], ему советовали заключить брак с москвичкой. Одна хорошая его знакомая предлагала свои услуги в качестве фиктивной жены. Он отказался. Спустя два года она умерла. Товарищи жалели, что он «упустил случай». «Теперь я совсем не жалею», – ответил В. Я.
Переписывался он с жителями зарубежных стран главным образом на Эсперанто, однако я иногда переписывала его английские и немецкие тексты. Книги он постоянно получал на многих языках. Эсперанто он любил как свой родной язык. После войны он написал письмо Сталину: отважное и мудрое. Он получил ответ из секретариата Сталина, в котором ему объясняли, что Сталин понимает, какое значение мог бы иметь Эсперанто, однако сейчас этот язык не подходит для взаимоотношений с другими странами.
Во время нашей предпоследней встречи он сказал мне: «Ты счастливая! Ты доживешь до того времени, когда наш добрый Эсперанто победит». Я усомнилась. «Верь и что-то делай!», – сказал он.
Перевод с эсперанто Юлии Патлань.
Примечания публикатора:
1) Зинаида Ивановна Шамина родилась 10 ноября 1905 г. в селе Бор Нижегородской губернии в семье машиниста Волжского пароходства. Ослепла в раннем детстве. В 1913 г. поступила в Московскую школу для слепых. Василий Ерошенко был старше Зинаиды на 15 лет и окончил эту же школу летом 1907 года. Центральный музыкальный техникум Народного комиссариата социального обеспечения был открыт в Москве (Арбат, 4) сначала как музыкальная школа-интернат для 16 военноослепших учеников. Затем эта школа получила статус техникума – первого советского учебного заведения для незрячих. С 1923 по 1928 гг. его окончило, как отмечал М.В. Бирючков, около 150 членов ВОС. Директором техникума был тогда Е.П. Пономарев. С 1924 по 1928 г. Зинаида Шамина училась в этом техникуме по классу фортепьяно, а в 1932 г. поступила в музыкальный техникум при Московской консерватории и закончила его в 1933 г. по классу хорового пения.
2) Жаворонков Виктор Феодосиевич (1 мая 1885 – 3 октября 1938). Родился в г. Мологе Ярославской губ. Юрист, эсперантист с 1908 года, первый выпускник Московского института эсперанто (1911 год). Во время первой мировой войны был интендантом санитарного поезда № 13 имени Великой Княжны Ольги Николаевны. После революции оставался на военно-санитарной работе в интендантских должностях. С 1922 года – член Центрального комитета Союза эсперантистов советских стран (СЭСС). В 1922 – 1926 годах руководил эсперанто-движением среди слепых и организовал эсперанто-библиотеку при ВОС. Вел курсы эсперанто для слепых в Московской школе слепых и в Московском музыкальном техникуме. Автор очерка «Международный язык среди слепых» (сб. «На путях к международному языку», 1926). Виктор Жаворонков был расстрелян 3 октября 1938 года по вымышленному обвинению в шпионской деятельности в мифической шпионской организации. Реабилитирован Определением ВК ВС СССР от 11 мая 1957 г. вместе с другими эсперантистами.
3) Василий Ерошенко вернулся из-за границы осенью 1924 года.
4) Первый всероссийский съезд слепых открылся в Москве 6 апреля 1925 года в здании 2-го Московского художественного театра. На съезде присутствовало 124 делегата из России и гости из Украины, Белоруссии и республик Закавказья. В составе делегатов большинство были крестьяне – 50 человек, рабочие – 16 человек, бывшие дворяне – 10 человек. Среди делегатов съезда имени В.Я. Ерошенко, по документам ГАРФа, мне обнаружить не удалось.
5) Девятнин Василий Николаевич (1862-1938), эсперантист с 1892 года. Родился в дер. Лысово Орловской губернии. Окончил гимназию в Киеве и стал студентом Нежинского педагогического института. С 1888 года стал преподавателем латинского языка и русской литературы, сначала в Киеве, затем в Вильно (Вильнюсе). Стал активным эсперантистом, поэтом и переводчиком. Знал также искусственный язык волапюк. Переводил на эсперанто Лермонтова, Пушкина, Крылова и др. авторов. Подготовил и издал многотысячными тиражами самоучитель языка эсперанто – «Полный практический и популярный самоучитель международного языка эсперанто. С приложением хрестоматии и эсперанто-русского словаря, состав. Девятнин В. Н. Москва, тип. Сытина, 1910 г. 160 стр.» и много других учебников и пособий. Всю Первую мировую войну провел в лагере военнопленных под Мюнхеном, в 1918 году был выслан в Петроград, где преподавал и возглавлял педагогический совет в сиротском доме. В 1921 году вошел в состав Центрального комитета СЭСС – Союза эсперантистов советских стран. Был также секретарем Лингвистического комитета СЭСС до 1922 года. Затем работал и был активным эсперантистом в Киеве. Умер в Гаграх, предположительно от заражения крови. В комментарии я использовала исследование Анатолия Сидорова о В.Н. Девятнине.
6) Шамин Александр Иванович – незрячий музыкант, пианист и преподаватель. Был директором библиотеки для слепых в Москве. Два учебных года (1937-1939) преподавал в Первом республиканском детдоме слепых в Кушке по приглашению В.Я. Ерошенко.
7) Очевидно, после возвращения из Туркменской СССР летом 1945 года Ерошенко был прописан в Загорской музыкальной школе-интернате для военноослепших, где он работал в течение года перед тем, как стать учителем английского языка в Московском институте слепых. Верховный Совет СССР был учрежден Конституцией 1936 года, первый созыв Верховного Совета СССР был избран 12 декабря 1937 года и заседал с 1938 по 1946 гг. Выборы во время Великой Отечественной войны не проводились, с 1942 года, после истечения первоначального 4-летнего срока полномочий, Президиум Верховного Совета ежегодно публиковал указ, продлевающий работу этого созыва ВС ещё на год. Первые послевоенные выборы в Верховный Совет СССР 2-го созыва состоялись 10 февраля 1946 года.