Это эссе было написано за одну ночь в ноябре 2015 года, когда я вернулась к активной творческой работе и обнаружила, что пропустила юбилей своего наставника.
19 сентября 2015 года ему исполнилось бы 85 лет. Тогда этот материал опубликовал Александр Акопов в своем электронном журнале «Релга», со всем уважением, вниманием и любовью к моим текстам, как он всегда делает.
Но я хотела сделать еще две вещи – как-то подтолкнуть знакомых Виктора Герасимовича к воспоминаниям о нем, потому что заслуги Виктора Першина велики, но уже начинают забываться, и опубликовать этот текст в одном из журналов для незрячих. Тогда статью взял «в редакционный портфель» Юрий Кочетков, обещал подсократить и опубликовать в «Школьном вестнике».
Насколько я знаю, обещание осталось лишь обещанием. Может быть, это и хорошо. Потому что не все поддается сокращениям.
Незрячий журналист, исследователь прообраза тифлокомментирования, исследователь краткописи, экономист-востоковед, ерошенковед и немного чудак и фантазер, но тонкий и глубокий. Виктор Герасимович.
Следующий юбилей Виктора Першина – 19 сентября 2020 года. Будет всего лишь 90… Я успела застать и взять. Импульс Ерошенко и еще многое…
Жаль, что людей, которые его знали, за эти годы стало еще меньше.
Но подросла другая молодежь.
Поэтому я публикую этот текст на портале «Tiflo.info», чтобы дать ему новую жизнь и новую аудиторию, спустя четыре года, в день рождения Виктора Герасимовича. «Он шел путем зерна…» – это Першин о Ерошенко. Но это и о самом Викторе Першине. Время сеять, а не собирать плоды…
Сентябрь 2019 года
***
Южный ветер вскричал: «О зеленые листья, пойдемте со мной, о зеленые братья, пойдемте искать страну грез! Я чувствую, что она близко».
«Не чувствуем мы ничего», – отвечали зеленые листья. Южный ветер продолжил со страстью: «А если страны мечтаний не существует нигде, мы сами ее сотворим!» «Но как? Как мы сами можем создавать страну грез с солнцем правды, с луной справедливости, с горою свободы?» – спросили зеленые листья, колеблясь. Южный легкий ветер ответил: «Великим могучим духом юных отважных душ. Этот великий дух юных отважных сердец – всемогущий, он – Бог, который творил, творит и сотворит миры!»
Василий Ерошенко. Рассказы увядшего листа. Шанхай, 1923 г.
***
Чтобы рассказать о Викоре Першине, наверное, нужно вспомнить о моем собственном пути к Василию Ерошенко – эсперантисту, путешественнику, писателю, который писал на эсперанто и японском языке.
Этот путь начался в Киеве в августе 1997 года, в залах музея, где я стала работать много позднее и работаю и сейчас. Тогда на выставке мастера миниатюр из дерева Анатолия Покотюка я увидела работу, посвященную Василю Ерошенко. Она была подписана – «украинский классик японской литературы». Сейчас я знаю, что это преувеличение, но именно эта работа и эта этикетка дали импульс для дальнейших поисков. Я, украинский филолог на четвертом курсе Национального педагогического университета им. М.П. Драгоманова, никогда раньше не слышала о таком «украинском писателе». Не знали о нем и мои преподаватели.
Прошло несколько лет. Я прочла два сборника переводов произведений Ерошенко с японского, китайского и эсперанто, которые можно было тогда найти в библиотеках, и две книги о нем – Надежды Андриановой и Александра Харьковского. Путь уже привел и в библиотеку для слепых им. Н. Островского – в поисках литературы о Ерошенко, и к эсперантистам – чтобы изучить язык, на котором он писал, и прочесть напрямую произведения такого непростого автора.
Сейчас мне кажется, что мой путь к Ерошенко в действительности начался именно с книги Владимира Лазарева и Виктора Першина «Импульс Ерошенко» [1]. Книга эта, кажется, так и осталась незамеченной как зрячими, так и незрячими читателями при достаточно большом тогда ее тираже.
И началось для меня все со строк Виктора Першина из его очерка о своем учителе «Память цвета печали»:
«Движимая естественными законами бытия, перемещалась по лесам и весям северного полушария очередная, шестнадцатая моя осень, перемещалась, как обычно, в привычном темпе землекружения. Остановясь по все тем же естественным законам в Москве, она вдруг вполне созрела для первого листопада и словно бы притаилась в ожидании ветра посильнее.
Но листья все еще крепко цеплялись за ветки, не желая расставаться с насиженными местами и местечками. А ветки, уже уставшие от самомнения их буйного многоцветья оттенков — от свеже-зеленого или яростно-алого до оранжево-бурого — только и ждали ветра посильнее. Ждали, чтобы с его помощью стряхнуть листву, освободиться от ее ненужной теперь тяжести и подготовиться к зимнему сну.
Отдельные листочки из тех, что и раньше славились своеволием, не дожидаясь ветра посильнее, срывались со своих насиженных мест, где все лето было им сытно уютно и приятно. Срывались и, свободно планируя, кружились в нестройном хороводе, будто заигрывая, садились нам на плечи, растерянно ложились под ноги.
Однажды той осенью мы с Василием Яковлевичем шли аллеей вдоль деревянного забора, который тогда отгораживал Сокольнический парк от прохожих и проезжающих. День уже кончался. И вечер, наступая, побеждал его сумерками. Не обращая внимания, словно бы даже не слыша громыхания проносившихся трамваев и звонков мчавшихся по дороге велосипедистов, небо над нами, деревья по сторонам аллеи и лес за забором, сама земля, неспешно шедшая нам навстречу, все вокруг замерло в благостном состоянии тихого, чуть слышного перехода одного времени в другое.
От него, моего школьного учителя английского, шло в тот момент какое-то излучение, которое передавалось мне, очень своевольному мальчику, погружая меня в непривычное состояние смирения, какого-то равновесия и с природой, и в природе. Тогда я пережил эти минуты подсознательно, только теперь сознаю это незнакомое мне прежде состояние духа, в котором тесно сочетаются и взаимодействуют чувство желанного покоя и волнующее чувство беспокойства как предчувствие чуда.
И разве само по себе это состояние не чудо? Безусловно — чудо, да еще какое, может быть, высшее. И нужно только одно: “Веленью Божию, о муза, будь послушна…”. Нужно слово, чтобы чудо свершилось. И вот это слово: “однажды”, “давным-давно”, “жили-были”. Нужно слово как начало начал, в котором звучит музыка высших миров.
“В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог. Оно было в начале у Бога.
Все через него начало быть, и без него ничего не начало быть, что начало быть.
В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, тьма не объяла его.
И слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины”.
И я услышал слово, и познакомился с музой, и чудо свершилось…» [2].
Уже много лет эти строки производят на меня странное, умиротворяющее и возвышающее действие. Оно не меняется вот уже почти два десятилетия. И совершенно особое чудо свершилось – удивительным, непостижимым образом импульс Ерошенко не только нашел меня в Киеве, но и из обыкновенного любопытства окреп, развился, развернулся упругой спиралью во времени и в пространстве в многолетнее призвание.
А вскоре в моей жизни тоже случилась московская осень – с 2000-го по 2013 годы. Чаще всего это была первая декада октября, когда я приезжала в Москву на ежегодную конференцию по востоковедению. И одной из целей первых приездов было найти следы Ерошенко, узнать о нем больше, открыть для себя ерошенковскую Москву и людей, которые бы смогли рассказать о нем.
В 2002 году приезд выпал на лето, конец июня. И неожиданно для меня, путь привел к встрече с Виктором Герасимовичем. Сначала я съездила в Библиотеку имени Ленина, но поездка не дала ничего нового, кроме диалога с весьма пожилой дамой-библиографом: «Деточка, прошу извинить мне мое невежество, но скажите – кто такой Василий Ерошенко?». Совместный поиск по каталогам крупнейшей библиотеки Москвы не дал ничего нового.
И я поехала в Российскую государственную библиотеку слепых. Дальше события развивались стремительно. Сначала мне показали и дали сделать выписки из копий архивных документов о работе Василия Ерошенко в Коммунистическом университете трудящихся Востока, а затем библиограф Наталья Давыдовна Шапошникова набрала чей-то телефонный номер и сказала в трубку: «Виктор Герасимович, тут девушка приехала, Ерошенко интересуется…». Внутри у меня все замерло. И несколько мгновений спустя я уже слушала чуть хрипловатый голос, который рассказывал, что работает над следующей книгой о Ерошенко, которая будет называться «Крещение огнем».
Встреча была назначена на следующий день, 19 июня. Мне тогда казалось, что все только начинается. И, оглядываясь назад, могу сказать, что так оно и случилось, однако совсем не так, как мне представлялось. Виктор Герасимович очень четко описал мне схему проезда, все ориентиры и повороты на пути к дому, подъезду и квартире: память и опыт незрячего человека сделали незнакомый адрес близким и доступным. Мне даже удалось на следующий день найти его, ни разу нигде не сбившись и не заблудившись. При моем полном тогда незнании Москвы это было удивительно.
Дальше было знакомство с самим Виктором Герасимовичем Першиным его женой Нинель Александровной Трофимченко и котом Рыжиком, почти трехчасовый разговор и традиционное московское чаепитие. Больше всего поразила тогда статуэтка танцующего Шивы на книжной полке и легенда о том, как Ерошенко побывал в Тибете. Легенду эту, рассказанную Василием Яковлевичем его ученикам, мне удалось опубликовать несколько лет спустя. Остался автограф на той самой книге «Импульс Ерошенко». Осталось в памяти крепкое рукопожатие, вот только рука Виктора Герасимовича с тонкими чуткими пальцами была почему-то холодна. Времени у меня было мало, и оставалось еще множество вопросов, которые я надеялась задать «в следующий раз».
Удивительно, но в этой истории некоторые событий повторяются с поразительной точностью, но в другом времени, пространстве, на другом витке спирали судьбы. Возможно, идя следом за ритмом текстов Ерошенко, я невольно понимаю эти события как некий отзвук, отголосок, рефрен того, что уже было с другими.
Много лет спустя после своих встреч с Ерошенко Виктор Першин написал очерк «Мат в три хода», о своей последней встрече с учителем:
«— Мат в три хода, — как можно более безразличным голосом объявил я. Он молчал, видимо, просчитывая в уме возможные варианты опровержения. Вынул из гнезда и положил на доску своего короля. Жест, что называется, старомодный, но чем-то меня печально тронувший. Он подал прямо через шахматный столик руку. Пожатие было чуть заметным. Длинные, тонкие пальцы, пальцы профессионального скрипача и гитариста, слабо подрагивали. Во рту у меня как-то сразу стало сухо и горько. Я ухватил его за эти слабо подрагивающие пальцы и повлёк из турнирного зала в фойе. Присели на диван. Тут-то, казалось бы, и начаться душевному разговору. Ведь не виделись года три, но я же, как получужому, задал учителю традиционно пошлый вопрос: — Ну, как жизнь? Василий Яковлевич не опустился до традиционного ответа. Как это было здорово! Стал рассказывать о Ташкенте, о поездке к младшему брату Ивану. О том, что Новый год встретил в большой компании чело- век восемнадцать, и было там весело, приятно. Вскользь упомянул, что Рождество справлял у родственников. А я даже не поинтересовался, не спросил, где. Он почувствовал, что слушаю я вполуха, и замолчал. /…/
Так мы и сидели, думая каждый о своём. Разговор, тот самый, единственный, не клеился, не получался. Я встал. Поднялся и Василий Яковлевич.
— Будь счастлив, — сказал он, прощаясь. — Не забывай английский — пригодится в жизни.
— Когда увидимся? В ответ он только крепче сжал и тут же отпустил мою руку. Турнир кончился. Его окружили, затормошили, забро- сали вопросами. А я пошёл к выходу. Надевая пальто, услышал тихий, в полголоса разговор:
— Слышал? У Василия Яковлевича рак желудка.
— Да не болтай зря! — Он сам сказал. Вот тебе и не болтай! — обиделся вестник недоброго» [3].
Першину тогда шел 22 год, мне же в 2002 было уже 26… Вот и вся разница. Конечно, ничего я тогда еще не знала и не понимала ничего. Ни того, что первая встреча с Виктором Герасимовичем станет единственной, ни того, что в этой истории некоторые события так странно повторятся спустя полстолетия. А вот рукопожатие в памяти осталось.
Еще было одно письмо от него, написанное Нинель Александровной, в августе того же года. Письмо поразило меня тем, что к нему была приложена программа поиска сведений о Ерошенко с адресами и телефонами тех людей во многих странах мира, с которыми Виктор Герасимович успел встретиться и говорить о Ерошенко, тех немногих, кого привлек магнетизм этой удивительной личности. А я все так же ничего не понимала, ответила тут же одним или двумя письмами и все так же надеялась на следующие встречи. В сентябре письмо с текстами двух очерков – «Крещение огнем» и «Портрет на шелке» для нашей первой Интернет-конференции «Василий Ерошенко и его время» к 50-летию со дня смерти писателя получил мой подмосковный коллега. Почему-то, переговорив по телефону с Нинель Александровной, которая была не только женой, но и секретарем-помощником Виктора Герасимовича, он ничего не сказал мне о болезни Першина и о том, насколько все серьезно.
В начале октября я приехала в Москву на конференцию, посвященную 100-летию со дня рождения Юрия Николаевича Рериха. Ночью в гостинице мне стало плохо, я даже сомневалась, что смогу зачитать свой доклад. В перерыве я позвонила Нинель Александровне и после паузы услышала, что Виктор Герасимович умер накануне, 7 октября… В этот день в осенней Москве шел снег. Осень внезапно стала зимой. Помню горечь неизбывной утраты и груз незаданных вопросов. Помню, что бросила все, чтобы зайти в храм и зажечь свечу.
Интернет-конференцию мы с Сергеем Прохоровым тогда посвятили памяти не только Василия Ерошенко, но и наших учителей – Виктора Першина и Андрея Радищева.
Был опубликован очерк «Портрет на шелке». А вот неоконченный очерк «Крещение огнем», по-видимому, последний или один из последних текстов Виктора Герасимовича, тогда мы опубликовать так и не решились. При комментировании стало ясно, что текст представляет собой своеобразный коллаж из фрагментов произведений В.Я. Ерошенко, размышлений самого Першина и библейских цитат. Этот текст так и оставался не опубликованным до сих пор, за что я чувствую определенную вину перед его автором.
Но одну из главных просьб Виктора Герасимовича – разыскать и опубликовать пьесу В.Я. Ерошенко «Облако Персикового Цвета» мне удалось выполнить довольно быстро, и текст драмы-мистерии уже многие годы доступен в Интернете. Многие направления нашей научно-исследовательской работы в области ерошенковедения были определены именно В.Г. Першиным, и уже довольно много задач, озвученных им в нашем разговоре, решены.
. ню, что бросила все, чтобы зайти в храм и зажечь свечу в память о новопреставленном р. но и секретарем-помощником Виктора Гер
Спустя год, вновь оказавшись в Москве, я позвонила Нинель Александровне, и неожиданно она пригласила меня к себе. Жила она одна, не считая кота Рыжика, в небольшой уютной квартире на улице с почти украинским названием Старый Гай, и работала тогда библиотекарем на радио «Орфей». Ее дом стал мне родным на многие годы – до самого конца 2009-го, когда, в декабре, не стало и самой хозяйки. Именно она дала мне гостеприимный московский дом, уют, налаженный быт и полную свободу. Это позволило тщательно изучить документы Российской государственной библиотеки для слепых, Музея истории отечественной тифлопедагогики, Музея истории ВОС; познакомиться со множеством людей, чья помощь стала незаменимой в дальнейшем: с заведующей Музеем истории отечественной тифлопедагогики Анной Ивановной Сизовой, с авторами фильма «Зеленая звезда Василия Ерошенко» – режиссером Адой Адольфовной Лазо и ее мужем оператором Валерием Павловичем Шебановым; встретиться с писателем, переводчиком, ерошенковедом Романом Сергеевичем Белоусовым – составителем первых в СССР сборников произведений Ерошенко «Сердце орла» (1962) и «Избранное» (1977), досконально изучить местность между Первой и Второй Мещанскими улицами, – нынешними Проспектом Мира и Гиляровского, где сохранились два дореволюционных здания приюта Московского общества призрения, воспитания и обучения слепых детей, где Ерошенко учился и работал.
Оглядываюсь назад, понимаю, что встреча состоялась. И затем были еще мысленные встречи с Виктором Першиным, но уже в его текстах – в очерках для так и не вышедшей второй книги о Ерошенко, во фрагментах машинописей для книги «Белая магия шеститочия» [4], которые я помогала перенабирать при подготовке к изданию. К сожалению, второй том этого объемного исследования остался не написанным.
Узнавать о том, что успел сделать Виктор Герасимович за свою жизнь, мне пришлось из скупых строк официальных биографий и из сдержанных, кратких воспоминаний жены.
«Виктор Герасимович Першин родился 19 сентября 1930 года в Москве, в семье рабочего. В 1937 году после тяжёлой болезни потерял зрение. Природные способности и труд позволили ему получить хорошее образование. Он поступил в Московскую среднюю школу-интернат № 1 для слепых детей, которую окончил в 1950 году с золотой медалью. В том же году успешно сдал вступи- тельные экзамены на философский факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. В студенческие годы, наряду с изучением научных дисциплин, Виктор Герасимович самостоятельно прошёл все ступени реабилитации, позволившей ему в дальнейшем занять достойное место в жизни. Окончил МГУ В. Г. Першин в 1955 году и по распределению был направлен в город Барнаул Алтайского края для работы в лекционном бюро. Но вакантных мест не оказалось, он возглавил Специальную библиотеку № 9 для членов Всероссийского общества слепых. Здесь Виктор Герасимович проявил незаурядные организаторские способности. Ему удалось добиться в Министерстве культуры Российской Федерации разрешения на улучшение санитарных норм библиотеки. Так, он сумел получить более просторное помещение, были установлены стеллажи, где разместили брайлевские книги и другие издания, ранее лежавшие прямо на полу. В 1956 году В. Г. Першин перешёл на работу в учеб- но-производственные мастерские № 12 Московского областного отделения ВОС в городе Дмитрове на должность заместителя директора по воспитательной работе. Благодаря его помощи и поддержке многие незрячие стали участвовать в повседневной общественно- политической жизни. А в 1959 году Виктор Герасимович был переведён в город Тушино на должность директора учебно-производственного предприятия Московского областного отделения ВОС. На должность главного редактора журнала «Жизнь слепых» В. Г. Першина пригласили в 1960 году. На страницах журнала публиковались материалы обо всём новом и передовом, что зарождалось в организациях, учреждениях и на предприятиях ВОС. Своими публикациями о незрячих, сумевших добиться успехов в учёбе, на производстве, в науке, искусстве и литературе, журнал помогал читателям найти своё место в жизни. На страницах журнала появились новые имена: журналистов, поэтов, писателей. Часто рассматривались проблемные вопросы, волновавшие незрячих людей. Например, в 1963 году на их суд была вынесена статья Ф. Шоева, М. Фёдорова и В. Першина «Краткопись как лингвистическая проблема», получившая благоприятный отклик читателей. Немало усилий было вложено В.Г. Першиным в издание сборника «Краски не меркнут» (1965 г.), составленного из очерков, рассказов и стихов незрячих авторов. С 1968 по 1976 гг. В.Г. Першин работал младшим научным сотрудником Института востоковедения Академии наук СССР. Им была подготовлена и защищена в 1974 году диссертация на тему «Некоторые проблемы формирования национальной концепции планирования и индустриализации в Индии». Он стал кандидатом экономических наук. По приглашению Всероссийского общества слепых в 1976 году В. Г. Першин перешёл на работу в лабораторию научной организации труда УПП № 4 Московского городского правления ВОС на должность начальника, а в 1978 году был выдвинут на должность директора Центрального полиграфического учебно-производственного предприятия МГП ВОС. Работая в системе ВОС, Виктор Герасимович придавал большое значение образованности незрячих, обязательному знанию ими брайлевской грамоты, владению той или иной профессией, а также непрерывному, всестороннему обогащению духовного мира и физическому развитию. Он размышлял о путях приобщения незрячих к восприятию кино. Этому посвящены его статьи «Для тех, кто не видит (Поиск, исследование, эксперимент)» (1979 г.), «Звучащий фильм»(1979 г.), «Кино для тех, кто не видит» (1980 г.), «Эврика и ещё раз эврика!» (1981 г.). Першин был одним из инициаторов создания фильмов для незрячих. В 1979 году в лаборатории рельефно- графических пособий Центрального правления ВОС на основе фильма Сергея Бондарчука по роману Михаила Шолохова «Они сражались за Родину» был создан экспериментальный фильм для незрячих. На плёнку записали фонограмму кинофильма и подробный словесный комментарий к происходящему на экране действию. Эти пояснения по времени как раз укладывались в промежутки между репликами персонажей. В планах лаборатории был серийный выпуск фильмов для незрячих. В 1981 году Виктор Герасимович ушёл с работы, чтобы завершить теоретическое исследование по разработке рельефно-графических пособий (рельефных карт и объёмно-пространственных иллюстраций по скульптуре и архитектуре) и их использованию в процессе социально-трудовой реабилитации, обучения и эстетического воспитания незрячих. Результаты исследования были обобщены им самим в статье «От «чтения» рельефно-графических пособий — к восприятию скульптуры и живописи» (1983 г.) и в методическом пособии «Рельефная наглядность в системе обучения и эстетического воспитания лиц с нарушениями зрения» (1985 г.). Он стал автором ряда научных статей и изобретений по проблеме ориентировки слепых в пространстве. В 1984 — 1987 гг. В. Г. Першин был старшим преподавателем на кафедре политической экономии и научного коммунизма в Московском институте инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии. …С 1961 года Виктор Герасимович Першин — член Союза журналистов СССР, выступал в печати со статьями и очерками, где освещал широкий круг вопросов о жизни и деятельности незрячих в России. Выдающемуся незрячему писателю и путешественнику Василию Яковлевичу Ерошенко посвящены статьи В.Г. Першина «Новое о В. Я. Ерошенко» (1964 г.) и «Портрет на шёлке» (1998 г.). К 100-летию со дня рождения В. Я. Ерошенко, в 1991 году, была подготовлена и издана книга «Импульс Ерошенко», одним из авторов-составителей которой стал и Виктор Герасимович. Виктор Герасимович сотрудничал на Всесоюзном ра- дио. С 1962 года он — член Всесоюзного общества «Знание» и с 1986 по 1989 гг. систематически читал лекции 48 по вопросам экономики и идеологии в обществе «Знание» МГП ВОС. Виктор Герасимович активно участвовал в общественной жизни ВОС. Был членом Центрального правления ВОС, председателем Комиссии по социально-трудовой реабилитации Московской городской организации ВОС. Был ветераном Московской организации ВОС. Участвовал в «Ерошенковских чтениях», посвященных 110-летию со дня рождения В. Я. Ерошенко и состоявшихся в феврале 2000 года в Российской государственной библиотеке для слепых, где выступил с воспоминаниями о нём. В 2001 году издательско-полиграфическое объединение «Репро» выпустило первый том книги В.Г. Першина «Белая магия шеститочия», посвященную великому Луи Брайлю» [5].
Со временем все сильнее выявлялось знание о том, как сработал «импульс Ерошенко» в жизни его ученика. Повторилась жажда самостоятельности, самостояния, самоосуществления. Поездки, английский, шахматы, увлечение культурой Востока, попытки расширить грани недоступного тогда незрячим кино и рельефной графики, огромный интерес к истории мировой философии, в частности, к философии религий, к психологии восприятия, виртуозное владение словом устным и письменным.
Соавтор Виктора Першина по книге «Импульс Ерошенко» Владимир Лазарев, редактор журнала «Наше наследие», так раскрывал это понятие: «Безусловно, существует “тайна Ерошенко”, которую до конца не раскрыть. Он был гением преодоления недуга, победителем его родных сестер — неподвижности, косности, забитости. Ибо трудно оспорить, что любая ущербность, допущенная природой, неся в себе заряд отрицательной энергии, мешает человеку свободно расправить крылья, ощутить вольный полет, вольный дух движущегося пространства… Но Ерошенко обрел объемное зрение многоязычья: он в совершенстве овладел многими языками, овладел настолько, что как писатель осуществился прежде всего на японском языке и на языке эсперанто. Предложенные самой судьбой условия почти неразрешимой задачи он бесстрашно принял и блестяще доказал, что она может быть решена. И потому для меня в мире живой культуры не существует слепого Ерошенко, а есть замечательный человек, обладающий глубоким, проникновенным, многообразным зрением.
Что труднее всего постигнуть в этой выдающейся личности? Что труднее всего перенять? Наверное, прежде всего незатихающий животворный импульс к действию, к самосовершенству, к сближению с людьми. Это и есть те самые тайны, что я бы назвал импульсом Ерошенко» [6].
То, что успел мне сказать Виктор Герасимович: нет и не может быть «слепого писателя» Ерошенко, а только незрячий человек. Писатель же может быть или талантливым, или бездарным. Но тогда он и не писатель вовсе.
Остановлюсь еще на одном дерзком проекте В.Г. Першина и В.Я. Лазарева. Это гуманистическое общественное движение «Импульс Ерошенко», которое предполагалось сделать международным. Владимир Лазарев писал: «Во главе этого движения решено было поставить ученика Василия Ерошенко Виктора Герасимовича Першина, ученого и литератора, человека неравнодушного и независимого. Независимость, достоинство и деятельность во всех случаях жизни — важнейшие качества, которыми в полной мере обладал сам Ерошенко. Пушкин это назвал самостоянием» [7].
Программа «Импульс Ерошенко» Советского фонда культуры была утверждена Председателем СФК академиком Д. С. Лихачевым, поддержана Фондом народной дипломатии, Международным Центром Михаила Чехова, Творческой ассоциацией международных программ (ТАМП). Она была удивительной по глубине и размаху философской мысли, по проблемам, которые сообща предполагалось решить: «Путешествующий по миру Василий Ерошенко — это подвиг первопроходца, подвиг одной души. Путешествие многих — укрепление мировых человеческих взаимосвязей небывалого размаха и глубины. Если рассматривать этот процесс в законе и смысле всей биосферы, то мы находимся, очевидно, в начальном периоде возникновения сложнейшей биоинформационной системы высочайшей чувствительности. И здесь личность, лишенная обычного зрения, но обретающая компенсацию в виде совершенствования других чувств, особой сосредоточенности и образованности,— может играть неповторимую и необходимейшую для человеческого сообщества роль.
Международное движение “Импульс Ерошенко” в своем развитии должно выявить ряд замечательных личностей, поддержать их талантливость, вдохнуть в них надежду, помочь на пути к совершенствованию. Если человеческое сообщество больно людским разобщением, взаимным отчуждением, то подавление личности незрячего происходит вдвойне. И, чтобы освободить, раскрылить душу, ему, очевидно, необходимо преодолеть двойное отчуждение» [8].
Но, увы: этот блестящий проект, замысел, рожденный личностью Ерошенко и празднованием его столетия в 1990 году, которое включало открытие Дома-музея писателя в родной его слободе Обуховке, пришелся на самое начало 1990-х годов и потому воплощен не был.
А импульс Ерошенко существует и все так же передается во времени и в пространстве. Статуэтка танцующего Шивы стоит сейчас на моей книжной полке.
Источники:
- Лазарев В.Я., Першин В.Г. Импульс Ерошенко. М.: ТПО «ТАМП», 1991. – 144 с.
- Там же. – С. 60-61.
- Першин В.Г. Мат в три хода // Школьный вестник. – 2005. – № 9. – С. 59–61.
- Першин В. Г. Белая магия шеститочия [Текст] / Виктор Першин. – М.: ООО «ИПТК «Логос» ВОС», 2008. – 380 с. – (Круг чтения. Издание для слабовидящих).
- Виктор Герасимович Першин [Текст]: выдающийся деятель ВОС // Школьный вестник. – 2005. – № 9. – С. 45–49.
- Лазарев В.Я., Першин В.Г. Импульс Ерошенко. М.: ТПО «ТАМП», 1991. – С.8
- Лазарев В.Я. Там же. – С. 10.
- Там же. – С. 10.
Приложение
Виктор Першин
КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ [1]
«Только глядя на него, сына человеческого, вспомнили, что все они братья, дети одного отца. Поняли, как еще никогда не понимали, что значит:
«Душу твою отдашь голодному и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме и мрак твой будет как полдень».
Исаия, гл. 58, стих 10
- Путешествие в уже далекое и в ещё близкое
Бабье лето уже отошло, отгорело яркими красками. А осень 1990 года все ёще боролась с собой, даря сухими теплыми днями октября. И думать не думал я и гадать не гадал, но, как оказалось, внутренне был готов к тому, чтобы продолжать вызволение из прошлого для России сегодняшней и завтрашней, реальный образ моего учителя и поэта, загаженный чекистами, злобными доносами, глупыми сплетнями и слухами.
Не спеша копался я в нижнем ящике своего письменного стола, когда скорчившаяся в самом дальнем углу рукопись 1967 года пружинисто распрямилась и живым телом скользнула мне прямо в руки. Смахнув выкопки без разбору обратно в ящик, с нетерпением стал перечитывать написанное в своем, другом времяисчислении. Грех, в принципе, не смертельный, простительный грех, что признаёт всякий пишущий. Раскрыл рукопись наугад и прочел, прочел наново призабытые строки, рожденные мятущимся духом поэта. Прочел и обжегся восторгом.
«Кто-то запалил костер прямо посреди комнаты. На дрова пошли не только изящные плетеные стулья, но и всегдашняя гордость семьи – антикварный буфет и стол красного дерева, инкрустированный портретом великого Наполеона Буонапарте. Я смотрел в огонь, вслушивался в голоса тьмы ночи и думал: «Хорошо бы превратить эту тьму ночи в свет дня. Пусть хоть на час станет светло. Пусть хоть на час станет тепло. Пусть хоть на час станет весело всем тем, кто по ночам горько плачет во сне. И я зажег от бушующего пламени костра большущий факел и стал поджигать все вокруг. Ах, какой светлой, теплой и прекрасной явилась эта ночь, какой безумно веселой, когда свет разъял тьму.
Набежавшая откуда-то разъяренная толпа была готова с воем бросить меня в это многоогненное пламя, стреляющее веселыми живыми искрами. Но разве не сам я мечтал о том же? Ведь в целом мире не найти могилы светлей, теплей и веселей, чем эта огненная.
Увы, я проснулся. Что тут поделаешь?.. Ведь я из тех, кто пришел в этот несчастливый мир, чтобы пройти и понять его, чтобы прожить, плача во тьме всегдашней ночи, и умереть несчастливцем несчастливой когтястой судьбы» [2].
Надо ли говорить, что столь трагичную картину многоогненной бури чувств мог нарисовать только незаурядный художник, действительно несчастный человек, до предела замученный комплексами страха, неуверенности и жалости к самому себе. Естественно, буря эта явилась результатом угнетенного психологического состояния, которое требовало сброса накопившегося напряжения, обусловленного предшествующими условиями жизни его в достаточно закрытом учебном заведении для слепых, а затем и работой в оркестре слепых в ресторане на Сухаревке.
Сошлюсь на его собственные свидетельства. «Люди в моей стране, как и во всем мире, – вспоминал Ерошенко о поре своего духовного созревания, – всегда делились на счастливых и несчастливых. Мне выпало на долю жить среди вторых. От суровой, мрачной действительности, царившей в моей стране, у меня коченело не только тело, коченела душа. Зарывшись лицом в холодную подушку, я скрежетал зубами, до крови кусал губы, и жалобно, будто мяукающий котенок в студеную ночь, плакал, проклиная свою судьбу.
Других слепых всегдашняя ночь приучила все принимать на веру и ни во что не вмешиваться. Большинство моих товарищей (речь идет, по-видимому, о выпускниках Московского училища слепых. – В.П.), поверивших всему, о чем говорили учителя, теперь доверяют каждому слову авторитетов. Они заняли хорошее положение в обществе, стали музыкантами или учителями. Живут в комфорте. Окружены заботой и любовью близких. А я так и не достиг ничего, сомневаясь во всем» [3].
Печально-скучные неповоротливые слова, порой даже угловатые какие-то. Какая, должно быть, неприкаянная, одинокая, невыносимая жизнь скрыта за ними.
Смело берясь в 1967 году за воспоминания о моем учителе Василии Яковлевиче Ерошенко, старался я представить себя юношей-школьником, чтобы передать свои непосредственные впечатления тех лет. Теперь же, спустя полвека со дня нашей последней встречи, задача передо мной совсем иная – исследовать, понять и раскрыть для себя и других глубину драмы жизни слепого человека, ставшего оригинальным поэтом-сказочником, художественное кредо которого всегда опиралось на русскую народную мудрость, сформулированную А.С. Пушкиным: «Сказка – ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок» [4]. Хотя многие свои сказки писал он по-японски.
А для этого маловато простого сопереживания при изложении фактов его биографии. Надо прежде всего постичь веления его духа. Пройти, пусть мысленно, раз нет другой возможности, по следам избранного им пути со всеми поворотами и противоречиями. Вжиться в трагический образ поэта, прочувствовать движения души его, импульсы поступков, – разумеется, насколько это все удастся. И я понял, что душа у него была зрячая, обладала внутренним зрением и видящими ушами.
Взбудораженный открывшимся мне воочию смыслом картины многоогненного пламени бунта духа, который, по Василию Розанову, есть жизнь, сила, чувство, голос, зрение и слух, я от размышлений перешел к действиям. Первым делом позвонил известному российскому поэту и философу от литературы Владимиру Яковлевичу Лазареву. Он давно и серьезно интересовался трагической судьбой Ерошенко, моего учителя, путешественника и поэта-сказочника и написал о нем прекрасный эмоционально заряженный очерк. По заданию «Комсомолки» Лазарев подготовил о Ерошенко целую полосу. Полосу, как водится, набрали для очередного номера, но в цензуре ее изъяли. Оттиск этой печально-памятной полосы укрылся где-то среди других бумаг лазаревского архива. Бог даст, не навсегда.
Все складывалось на редкость удачно. До Лазарева я дозвонился, что само по себе непросто. О встрече договорились с полуслова. И вот мы с эсперантистом Стасом Концебовским с командировками журнала «Наше наследие», уже заряженные поисковым азартом познакомиться с архивом Анатолия Ивановича Масенко, обживали верхние полки поезда «Москва-Кисловодск». В нашем купе уже все уснули. Только я вертелся с боку на бок и никак не мог отвертеться от мыслей и вопросов, порожденных все той же многоогненной картиной бунта.
Не давал мне покоя этот горько-сладкий сон в послеслёзный час пробуждения. Я настолько заболел разгадкой этого необычного сна, что мне стало казаться, будто сам я видел подобный же сон и вобрал в себя многоогненное пространство зарождающейся в подсознании картины бунтующего духа. Однако «в структуре психики, – как с пониманием дела утверждал старый Густав Юнг [5], – нет ничего, что происходило бы механическим образом. Все связано со всем. Все имеет цель. И все имеет смысл». И потому разгадка особенностей проявления безграничного царства подсознательного теснейшим образом увязана с нашей способностью «…осознать, чего хочет эта темная сторона нашей личности. И тут на помощь приходят предостерегающие сны. Они показывают, что в нас есть нечто такое, что не только пассивно принимает подсознательные импульсы, но и само переходит в наступление, рвется в бой. Это есть тень нашего Я» [6].
Когда из страшного предостерегающего сна – «набежавшая откуда-то разъяренная толпа была готова с воем бросить меня в это многоогненное пламя…» – совершается переход из темного подсознания в предутреннюю полупрозрачность еще туманного сновидения, в трагическую полугрезу – «Но разве не сам я мечтал о том же?» И, наконец, когда страшный сон еще не забыт, и глаза еще полны слез, безумная мечта предутреннего сновидения, трагической полугрезы поэтического воображения разрешается в самый момент пробуждения предчувствием прозрения когтястой судьбы, рвущим сердце воплем пророчества ясновидца. «Ведь я из тех, кто пришел в этот несчастливый мир, чтобы пройти и понять его, чтобы прожить, плача во тьме всегдашней ночи, и умереть несчастливцем несчастливой когтястой судьбы».
Произнеся не для других всплывшие из подсознания пророчества, он внутренне обозначил для себя путь свой в жизни и тем самым становится совсем другим человеком. Теперь, засыпая, он не станет повторять про себя: «Лучше мне умереть, чем жить» [7], потому что проснулся для новой жизни. Теперь он уже не сможет да и не захочет уклониться с избранного пути – пройти и понять этот несчастливый мир.
И потому сбылись самопророчества его как в отношении познания несчастливого мира, так и в отношении злосчастной трагической судьбы своей и бунта духа его против тьмы всегдашней ночи.
Не однажды пересекал он на поездах Евро-Азиатский материк в обоих направлениях, с Востока на Запад и с Запада на Восток, от Лондона и Парижа до Токио и Пекина. Побывал он и на жемчужном мысе Кумари, южной оконечности полуострова Индостан, пожил и на берегах залива Святого Лаврентия, что в Заполярьи.
Пешим странником ходил он древними путями паломников в Индии и Мьянме (Бирме). Переплывал, думаю, больше для самоутверждения и удовольствия, священные реки Ганг и Джамну. Не чурался и пастушьих троп, путешествуя в горах Кавказа, Северо-западного Китая и Тибета. Блуждая в сыпучих песках пустыни Каракум, разыскивал он по туркменским аулам слепых детей для создаваемого им детдома в Кушке. И потому было сказано: «А кто странствовал, тот умножил знания» [8].
И вот тогда слепота физическая – эта тьма всегдашней ночи, это определяющее главное несчастье его несчастливой судьбы, уже не так страшила, как бывало в мрачных снах детства и юности. Ибо сказано: «Свет во тьме светит и тьма не разъяла его» [9]. И еще было сказано: «Ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма» [10]. И вот тогда, при свете солнца и разума отступала тьма всегдашней ночи перед внутренним зрением художника, перед велением духа и силой воли, перед мужеством его характера.
Вглядываясь в пульсирующую гущу многоогненного бушующего пламени костра, вслушиваясь в стреляющий искрами яростный треск сухого дерева, ощущая липнущий к лицу жар и задыхаясь горьким дымом, он не чувствовал животного страха огня-пожара, столь свойственного дикому зверю, и первобытному человеку, и человеку современному. Безумная мечта сгореть в многоогненном пламени – «Но разве не сам я мечтал о том же?», безумна лишь на поверхностный взгляд. В действительности, пришедшая из подсознания, она есть неистребимая по силе желания освободиться от слепоты, этого пожизненно трагического когтястого недуга, освободиться любыми средствами, вплоть до самосожжения. И такова сила этого желания, перерастающего в необузданную страсть видеть мир своими глазами. Но все дело в том, что страшный сон, как сон предостерегающий, подсказывает выход из безысходности – страсть к животворному огню раздумья, при котором так «светло, тепло и весело». Ведь животворный огонь раздумья, если заглянуть в его золотисто-оранжевую глубь, очищает душу от мелкого и мелочного, возжигая горние мысли и желания.
Пройдет совсем немного времени, когда он познает, прочувствует и поймет, что «Многое и великое дано нам через закон пророков и прочих писателей, последовавших за ними» [11]. Поверит, что «человек рождается на страдания, как искры, чтобы устремиться вверх» [12]. Осознает, что «у мудрого глаза в голове» [13] и что «в слове познается мудрость, и в речи языка – знание» [14]. Осмыслит, наконец, и проверит на себе – «на что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком» [15].
Но вот авиалайнер низко поклонился земле, круто соскользнул с неба и всем тяжелым телом своим устремился вниз, вытолкнув меня из сна. И словно от этого толчка я услышал мерный стук колес поезда, который приближал нас к Кисловодску.
2002?
ПРИМЕЧАНИЯ:
- Этот очерк (машинопись на 7 стр.) был передан в сентябре 2002 года Виктором Першиным нам – организаторам интернет-конференции «Василий Ерошенко и его время» (письмо Н.А. Трофимченко Сергею Прохорову от 05.09.2002 г.), когда его автор был уже тяжело болен. 7 октября 2002 г. Виктора Герасимовича не стало. По словам Н.А. Трофимченко, она не может поставить ссылки на источники, ибо они были известны лишь самому автору, однако их номера (1-11) проставлены. Поэтому текст, являющийся, очевидно, вступлением к книге «Крещение огнем», о подготовке которой Виктор Герасимович говорил Юлии Патлань в июне 2002 года, не был нами включен в материалы конференции, как требующий подробного комментария. Однако он представляет большой интерес как последняя работа Виктора Першина – ученика и многолетнего исследователя творчества Василия Ерошенко, не только свидетельствующая о высочайшей оценке им жизненного и творческого пути писателя, но и раскрывающая особенности литературного творчества самого Виктора Герасимовича. – Прим. Ю. Патлань и С. Прохорова.
- Из контекста понятно, что Рассказчик читает фрагмент некоей своей «рукописи 1967 года», обнаруженной в письменном столе, с текстом Василия Ерошенко. Поскольку Виктор Герасимович – человек незрячий, такая рукопись, если бы действительно существовала, представляла бы собой страницы брайлевского рельефного шрифта на плотной специальной бумаге. Текст цитаты – авторский пересказ по памяти или цитата по неизвестному нам в данный момент переводу 1960-х – 1970-х гг. с японского языка (возможно, С. Гутермана) произведения Василия Ерошенко «Мировой пожар, или Безумец в ночи». Впервые на русском языке под названием «Мировой пожар» (но в пер. с китайского перевода И. Глаголевой) оно опубликовано в изд.: Ерошенко В.Я. Избранное, М.: Наука, 1977. – С. 81-86. Приведем соответствующий фрагмент, где рассказ ведет американский бизнесмен:
«Я разжег посреди комнаты большой костер, на дрова пошли изящные плетеные стулья и стол красного дерева. Но в той непроглядной ночи этот ярко полыхающий костер казался маленькой искоркой. Я смотрел на пламя, слушал голоса в ночной тьме, и великая мечта вспыхнула во мне. Я подумал: надо попробовать превратить эту ночь в день. Пусть хотя бы на час станет хорошо, пусть хоть на час станет тепло, пусть согреются те, кто плачет во тьме. И тогда я взял в руки большой факел и стал повсюду разжигать огонь. Ах, какая это была прекрасная, светлая ночь! И какая веселая ночь!
Он замолчал. А я смотрел на него и явственно представлял себе море огня, раздуваемое осенним ветром. И в завывании ветра в печной трубе я отчетливо расслышал вопли толпы нью-йоркских граждан, охваченных паникой среди этого океана пламени.
Иностранец улыбнулся.
– Разъяренная толпа совсем было собралась швырнуть меня живым в огонь. Но ведь я и сам мечтал именно об этом. Теплее и светлее могилы, чем эта, не найти в целом мире. И я бросился навстречу этой светлой, этой теплой, гулом пламени манящей могиле. Бросился к ней, посылая проклятия темной ночи и прославляя огненный океан… Вместе с дымом я хотел подняться к облакам, хотел исчезнуть в поднебесье матери-природы.
Увы, я из тех, кто пришел в этот мир, чтобы понять его и стать несчастливцем с проклятой судьбой» (С. 84). – Ю.П.
- Здесь В. Першин приводит сплошным текстом и рассматривает как «свои собственные свидетельства» о духовном опыте отрывки из двух разных произведений В.Ерошенко. Это «Зимняя сказка» (оригинальное название «Шрам от слова «Любовь»), впервые опубликованная на русском языке в пер. с яп. языка Г. Гутермана в кн. Ерошенко В. Избранное, М., 1977, С. 87-99): «Люди в моей стране, как и во всем мире, всегда делились на счастливых и несчастных. Мне выпало на долю жить среди последних. <Выпущены два объемных абзаца. – Ю.П.>
От суровой, мрачной действительности, царившей в моей стране, у меня коченело не только тело, но и душа. Зарывшись лицом в холодную подушку, я скрежетал зубами, до крови кусал губы и жалобно, словно мяукающий котенок в студеной ночи, плакал, проклиная свою судьбу и судьбу других несчастных людей» (С. 87).
Следующий абзац принадлежит другому произведению В. Ерошенко – «Одна страничка в моей школьной жизни», изданному на эсперанто в Шанхае в 1923 г и впервые полностью опубликованному под несколько измененным названием в пер. на русский язык, выполненном А. Харьковским в 1968 г. (Ерошенко В. Странички из моей школьной жизни. // Прометей. М.: Молодая гвардия, 1968, Т. 5. С. 84-89): «Других слепых ночь научила все принимать на веру и ни во что не вмешиваться. Большинство моих товарищей, поверивших всему, чему научили их учителя, доверяют теперь каждому слову авторитетов и ни в чем не сомневаются. Они заняли хорошее положение в обществе, стали музыкантами или учителями, живут в комфорте, окруженные заботами и любовью близких. А я так и не достиг ничего; сомневаясь во всем, я, как перекати-поле, скитаюсь из страны в страну» (С.89).
В 2004-2005 гг. в ряде работ нами впервые было доказано, что «Страничка в моей школьной жизни» является произведением символическим, а не автобиографическим. См. материалы сайта «Василий Ерошенко и его время» www.eroshenko-epoko.narod.ru – Ю.П.
- «Сказка о золотом петушке».
- «В структуре психики, также как в экономике, нет ничего, что происходило бы механическим образом, все связано со всем, все имеет цель, и все имеет смысл». См. электронный вариант работы Юнга «Сновидения. Размышления»: http://lib.hsgm.ru/?page=byavt&avt=2252. – Ю.П.
- Юнг К.-Г. Путешествия. Северная Африка // Юнг К.-Г. Воспоминания. Сновидения. Размышления: “Там, где опасность, там, однако, и спасение” – эти слова Гельдерлина мне часто вспоминались в подобных ситуациях. “Спасение” заключается в нашей способности осознать, чего хочет темная сторона нашей личности, и в этом нам помогают предостерегающие сны. Они говорят, о присутствии в каждом из нас некоего “существа”, которое не только пассивно принимает подсознательные импульсы, но и само переходит в наступление, рвется в бой, – это и есть тень нашего я”. См.: http://nkozlov.ru/?resultpage=21&s=43&d_id=2137 – Ю.П.
- Ион 4:3; 4:8. Тов. 3:6.
- Сир. 34:10.
- Ин. 1:5.
- Ин.12:35.
- Сир. 0:1.
- Иов. 5:7.
- Еккл. 2:14.
- Сир. 4:28.
- Иов. 3:23.